– Всему свое время, мадемуазель, – быстро прервал Ано, не давая ей возможность назвать какое-нибудь имя. – Лучше делать все по порядку.
Бетти заняла старое место на подоконнике. Энн Апкотт закрыла дверь и села на стул немного поодаль от остальных. Ано отложил газету в сторону. Под ней оказалась одна из больших зеленых папок, которые Джим видел в Сюртэ. Открыв ее, детектив взял верхний лист бумаги и обратился к Ваберскому:
– Вы заявляете, мосье, что в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое апреля эта девушка, Бетти Харлоу, намеренно дала своей приемной матери и благодетельнице Жанне-Мари Харлоу смертельную дозу наркотика.
– Да, – с потугами на дерзость подтвердил Ваберский.
– Вы не уточнили, какой именно наркотик был использован?
– Возможно, морфий, но я не уверен.
– Согласно вашим показаниям, если они верно изложены здесь, наркотик был добавлен в стакан лимонада, который всегда стоял у кровати мадам Харлоу.
– Да.
Ано положил бумагу.
– Вы не обвиняете сиделку Жанну Боден в соучастии? – спросил он.
– Нет-нет! – испуганно воскликнул Ваберский, выпучив глаза и подняв брови почти к краю жестких курчавых волос. – Я не подозреваю Жанну Боден, мосье Ано. Хорошо, что я пришел сюда и не дал свершиться несправедливости! Если бы я заболел, то охотно бы нанял Жанну Боден в качестве сиделки!
– Яснее не скажешь, – серьезно отозвался Ано. – Я только потому задал вам этот вопрос, что Жанна Боден, несомненно, находилась в спальне мадам Харлоу, когда мадемуазель вошла туда пожелать мадам доброй ночи и показать ей новое бальное платье.
– Понятно, – кивнул Ваберский. Уверенность возвращалась к нему – этот мосье Ано из Сюртэ был так добр и обходителен. – Безусловно, наркотик добавили в стакан, когда Жанна Боден этого не видела. Я не обвиняю ее. – Его голос дрогнул. – Это сделала та черствая душа, которая заглянула в комнату и ушла танцевать до утра, пока ее жертва умирала. Это ужасно, мосье Ано! Моя бедная сестра!
– Свояченица, – с ехидным спокойствием поправила Энн Апкотт, сидящая в кресле у двери.
– Мне она была как сестра! – Ваберский снова обратился к Ано: – Я никогда не перестану упрекать себя, мосье. Только подумайте – я удил рыбу в лесу! Если бы я остался дома…
– Да, но вы вернулись, мосье Ваберский, – прервал Ано, – и меня кое-что озадачивает. Несомненно, вы любили свою сестру, так как не можете даже думать о ней без слез.
– Да-да. – Ваберский прикрыл глаза ладонью.
– Тогда почему вы ждали так долго, прежде чем принять какие-нибудь меры, чтобы отомстить за ее смерть? Должна быть какая-то причина, но мне она не ясна. – Ано развел руками. – Давайте уточним даты. Ваша дорогая сестра умерла в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое апреля. Вы вернулись домой двадцать восьмого и не предъявили никаких обвинений. Мадам похоронили тридцатого, и вы по-прежнему ничего не делали. Только через неделю вы выдвинули обвинение против мадемуазель. Почему? Умоляю вас, мосье Ваберски, не смотреть на меня между пальцами, ибо ответ не написан на моем лице, и объяснить мне эту загадку.
