Ему необходимо найти дорогу обратно. Вот и все. Чтобы попасть сюда, он прыгнул в пропасть. Рыцарская логика подсказывала, что ему надо найти дно этой пропасти – горную цепь – и взобраться обратно наверх.
Горы. Ему необходимо найти в этом безнадежно плоском месте поднимающиеся к самому небу горы.
– Ха! – произнес он ругательство тысяча восемьсот пятьдесят девятого года и вскочил на ноги, потянувшись за кинжалом, чтобы выпотрошить этого кролика тысяча восемьсот пятьдесят девятого года, столь ловко доставленного ему пистолетом тысяча восемьсот пятьдесят девятого года. – Ха! Ха! Ха!!!
– Джеффри? Вас что-то насмешило? Мне тоже надо смеяться?
Джульетта приближалась к нему робко, словно юная олениха. Да, ей следовало испытывать робость.
– Если вы сейчас начнете надо мной смеяться, я не поручусь за вашу безопасность, – предостерег ее Джеффри, все еще не свыкшийся со своим положением.
– Вы не причините мне вреда! – воскликнула она, а в следующую секунду лазурные глаза Джульетты затуманило недоумение, словно ее изумили собственные слова.
Она сказала правду: Джеффри скорее отсек бы себе кисти рук, чем причинил ей хотя бы мимолетную боль. А вот ему было больно: его мучила невыразимая боль, которую не смог бы разделить с ним никто на этой земле тысяча восемьсот пятьдесят девятого года. Очень жаль, что он запачкал пальцы кровью кролика, иначе он привлек бы Джульетту к себе и зарылся лицом в ее пахнущие солнцем волосы, наслаждаясь ощущением нежного женского тела, прижавшегося к его крепкому торсу. Какие силы дало бы ему прикосновение к живому, дышащему существу! Смятенные мысли Джеффри успокоились бы, и тогда можно было бы придумать план действий и все уладить.
Но если он обнимет Джульетту, это не поможет ему успокоиться. Скорее в нем поднимется целый рой совершенно неподобающих желаний и чувств. И в этом не будет ничего удивительного: ведь шестьсот лет прошло с тех пор, как Джеффри в последний раз лежал с женщиной. Надо полагать, что столь долгого безбрачия не придерживался и самый набожный монах. До чего угнетающая мысль! Если сейчас родной отец Джеффри наблюдает за ним с небес, он должен радостно потирать руки при виде того, как несколько веков безбрачия наложены на сына, которого он мечтал направить на путь церкви, а не рыцарства.
А с другой стороны, тоска по невозможности утолить свою страстную натуру еще никогда не притупляла боевых способностей Джеффри, даже в самой ранней юности, когда он настолько мучительно ощущал промежутки между любовными утехами, что они действительно могли показаться длиной в несколько веков.
