– А ты… умеешь?
– Я?
Усатов улыбнулся так, что мне сделалось стыдно.
– Тогда, пожалуй.
Я принес бритву, простыню и сказал:
– Сейчас принесут мыло и воду.
Усатов пожал плечами.
– Мыло – предрассудок. Парикмахеры, как авгуры, делают то, во что сами не верят. Я побрею тебя без мыла!
– Да ведь больно, вероятно.
Усатов презрительно усмехнулся:
– Садись.
Я сел и, скосив глаза, сказал:
– Бритву нужно держать не за лезвие, а за черенок.
– Ладно. В конце концов, это не так важно. Сиди смирно.
– Ой, – закричал я.
– Ничего. Это кожа не привыкла.
– Милый мой, – с легким стоном возразил я. – Ты ее сдерешь прежде, чем она привыкнет. Кроме того, у меня по подбородку что-то течет.
– Это кровь, – успокоительно сказал он. – Мы здесь оставим, пока присохнет, а займемся другой стороной.
Он прилежно занялся другой стороной. Я застонал.
– Ты всегда так стонешь, когда бреешься? – обеспокоенно спросил он.
– Нет, но я не чувствую уха.
– Гм… Я, кажется, немножко его затронул. Впрочем, мы ухо сейчас заклеим… Смотри-ка! Что это… У тебя ус отвалился?!
– Как – отвалился?
– Я его только тронул, а он и отвалился. Знаешь, у тебя бритва слишком острая…
– Разве это плохо?
– Да. Это у парикмахеров считается опасным.
– Тогда, – робко спросил я. – Может, отложим до другого раза?
– Как хочешь. Не желаешь ли, кстати, постричься?
Он вынул ножницы для ногтей. Я вежливо, но твердо отказался.
Однажды вечером он сидел у нас и показывал жене какой-то мудреный двойной шов, от которого материя лопалась вслед за первым прикосновением.
– Милый, – сказала мне жена. – Кстати, я вспомнила: пригласи настройщика для пианино. Оно адски расстроено.
Усатов всплеснул руками.
– Чего же вы молчите! Господи… Стоит ли тратиться на настройщика, когда я…
– Неужели вы можете? – обрадовалась жена.
– Господи! Маленькое напряжение слуха…
– Но у тебя нет ключа, – возразил я.
– Пустяки! Можно щипцами для сахара.
Он вооружился щипцами и, подойдя к пианино, ударил кулаком по высоким нотам.
Пианино взвизгнуло.
– Правая сторона хромает! Необходимо ее подтянуть.
Он стал подтягивать, но так как по ошибке обратил свое внимание на левую сторону, то я счел нужным указать ему на это.
– Разве? Ну, ничего. Тогда я правую сторону подтяну сантиметра на два еще выше.
Он долго возился, стуча по пианино кулаками, прижимал к деке ухо так сильно, что даже измял его, а потом долго для чего-то ощупывал педаль.
После этих хлопот отер пот со лба и озабоченно спросил:
– Скажи, дружище… Черные тебе тоже подвинтить?
