Доктор Хуан снял очки. Его большие глаза весело задвигались.
– Извини меня, Луиси, но мне кажется, что какие-то мерзавцы просто подсыпали тебе в «дайкири» древний яд из средневекового перстня, и ты выживешь только благодаря своему здоровому организму и еще, быть может, тому, что яд за много веков испортился. Наверное, ты оказался единственным законным наследником какой-то династии и тебя решено вытравить, как таракана…
Говоря все это, доктор Хуан отломил головки нескольким ампулам и, наполнив шприц, взял Луиса за руку. Еще несколько минут он говорил что-то легкое и забавное, пока Луис не заснул. Потом граф слушал его сердце. Глаза графа были напряженны и колючи. Когда он закрывал свой саквояж, дверь распахнулась, и в комнату влетела Люси – графиня Люсия Сантос Родригес.
– Луиси, не болей! Вот тебе бегемот плавающий! – зазвенел ее голос, но повелительный жест отца заставил Люси перейти на шепот:– Ты еще не вылечил Луиси, папа? – Синие круглые глаза графини были полны тревоги. Она почувствовала страх отца и тоже испугалась.
Люси была замечательно хороша собой. Кожа четырехлетней девочки была необыкновенного, золотисто-коричневого цвета, что в сочетании с соломенными волосами и огромными ярко-синими глазами, такими же подвижными, как у отца, но по-детски ясными, производило сильнейшее впечатление на жителей Ринкон Иносенте, да и не только на них. Графиня была крепкой, неутомимой и жизнерадостной, как котенок.
Граф молча направился к двери, и девочка послушно потопала за ним, оглядываясь на Луиса и сокрушенно покачивая головой. Толстого надувного бегемота она оставила на полу посреди комнаты и уже на улице убедительно объяснила, что «когда Луиси проснется, бегемот сразу скажет ему, что надо идти к нам пить чай»…
* * *
Из динамика маленького дешевого магнитофона доносился громкий, счастливый хохот Луиса, сквозь который прорывалось бормотание: «Ну, ты! Ну, перестань! Ну, отстань от меня, слышишь!» Казалось, бормотал заика. То и дело голос бормотавшего прерывался странными звуками, отдаленно напоминавшими кудахтанье курицы.
– Это он меня… это самое… щекотал! – признался Шакал, искоса посматривая на Лысана, который угрюмо и сосредоточенно созерцал собственные сандалии.
Адам Бочорносо, по кличке Лысан, укрепившейся за ним с незапамятных времен, был классически лыс. Нечто похожее на волосы росло по бокам его маленькой головки и лишь подчеркивало лаковое сияние лысины. Лысан сидел на ярко-салатовом диване в согбенной позе, которую принимал всегда, когда ему приходилось размышлять. Занятие это для Лысана было неприятным. Он весь подбирался и съеживался от напряжения.
