Единственный член семьи, которому не приходилось пользоваться моими услугами, был сам Михаил Николаевич. За все время, что я считался его лечащим врачом, мне не пришлось прописать ему ни одного рецепта. Правда, по моему совету в комнате, прилегавшей к служебному кабинету Тухачевского, оборудовали небольшой гимнастический зал с брусьями, турником, конем и гантелями (в те годы это было новинкой!).
Однажды при мне во время физических упражнений Михаила Николаевича в зал зашел близкий его друг Борис Миронович Фельдман (косая сажень в плечах и более ста килограммов веса). Тухачевский схватил осанистого комкора и стал вращать мельницей, приговаривая: «Держись, Бориска!..»
Часто бывает, что люди добрые и отзывчивые по натуре любят животных. Таким был и Михаил Николаевич. Забавой ему служил мышонок, прижившийся в его служебном кабинете. Михаил Николаевич приучил мышонка в определенное время взбираться на стол и получать свой ежедневный рацион. Тухачевский при случае любил даже похвастаться своими успехами в дрессировке.
Прошли годы, и далеко не все сохранилось в памяти. Но вот каким естественным было всегда его обращение с окружающими, помню отлично.
Михаил Николаевич не делал различия между людьми в зависимости от их ранга, положения, национальности, был добр и доверчив со всеми, чужд наигранной демократичности, никогда ни к кому не подлаживался. Никто не слышал от него грубого слова. Никому и никогда он не «тыкал». Не подавлял подчиненных своим авторитетом, внимательно выслушивал каждого, а высказывая свое мнение, нередко сопровождал его оговорками: «Не кажется ли вам?», «Не думаете ли вы?», «Не лучше ли поступить иначе?..»
В начале марта 1937 года на маневрах под Калугой я выполнял обязанности начальника полевого госпиталя. Развернули мы этот госпиталь в расчете на незначительное количество больных. Но случилось непредвиденное – по ночам морозы достигали 20 градусов, хотя днем бежали ручьи. Появилось много обмороженных. Михаил Николаевич вместе с командующим Московским военным округом А. И. Корком приехал навестить пострадавших. Одновременно Михаил Николаевич заинтересовался некоторыми «мелочами» медицинского обслуживания и во многом облегчил нашу работу.
Михаил Николаевич заботился о людях не формально. Это было органической чертой его характера. Однажды он специально послал меня в Сочи, в санаторий имени Фабрициуса, для наблюдения за тяжело больным командиром, находившимся прежде в его подчинении. Мои доводы, что там и без меня хороших врачей достаточно, он парировал не очень убедительно, но чрезвычайно искренне:
