– Так-таки и должен? – И я тотчас встаю. Я пони маю, что Нильс только за этим и пришел и что у него есть какие-то мысли на мой счет.
Неужто он разгадал меня? А что тут, собственно, разгадывать? Разве я сам знаю, какая сила влечет меня в сирень? Помнится, я лежал на животе и жевал травинку. В некой комнате на втором этаже горел свет, я глядел туда. Больше ничего не было.
– Я не из любопытства, но в чем, собственно, де ло? – спрашиваю я Нильса.
– Ни в чем, – отвечает Нильс. – Девушки сказали, что ты здесь лежишь, вот я и пошел за тобой. Какое тут может быть дело?
Тогда, значит, женщины меня разгадали, – подумал я с досадой. Не иначе Рагнхильд, эта чертова девка! А у нее язык длинный, уж будьте уверены, она наговорила куда больше, только Нильс не хочет мне все выклады вать. А что, если сама фру увидела меня из своего окна?
Я тут же решаю вплоть до конца своих дней быть невозмутимым и холодным, как лед.
Рагнхильд – вот кому теперь раздолье. Толстый ковер на лестнице заглушает ее шаги, она может поднять ся наверх, когда захочет, а если понадобится, в два счета бесшумно спуститься.
– Не понимаю я нашу фру, – говорит Рагнхильд, – ей бы жить да радоваться, что вернулась домой, а она все плачет да тоскует. Сегодня капитан ей сказал: «Ло виса, ну будь же благоразумна!» – так сказал капитан, «Прости, я больше не буду», – ответила фру и распла калась оттого, что была неблагоразумна. Но она каждый день твердит: я больше не буду, а сама продолжает в том же духе. Бедная фру, сегодня у нее так болели зубы, она плакала навзрыд…
– Шла бы ты, Рагнхильд, копать картошку, – пре рывает ее Нильс, – Некогда нам разговоры разгова ривать.
Все снова выходят в поле. Дел у нас невпроворот. Нильс опасается, как бы не пророс сжатый хлеб, и пред почитает убрать его, не досушив. Ладно! Но это значит, что мы должны в один присест обмолотить большую часть зерна и рассыпать его для просушки по всем полам; даже на полу в людской лежит толстый слой зерна. Думаете, у нас только и дел, что просушка? Как бы не так, полным-полно, и все неотложные. На ступило ненастье, погода может стать еще хуже. Зна чит, время не ждет. Покончив с молотьбой, мы изгото вили сечку из сырой соломы и заквашиваем ее в силос ных ямах, покуда не попрела. Теперь все? Какое там все, по-прежнему невпроворот. Гринхусен с девушками копают картофель. Нильс использует драгоценное время после ведреных дней, чтобы засеять озимой рожью еще несколько аров, мальчик идет вслед за ним с боро ной. Ларс Фалькенберг все пашет. Добряк Ларс стал послушней овечки, до чего усердно он пашет, с тех пор как вернулись хозяева. Когда земля раскисает от дождей, Ларс распахивает луговину, после ведреных дней возвращается в поле.
