– Сон сегодня видел я какой-то чудной, – прервал молчание Ширяев. – Сел вроде на подбитой машине в расположении врага. И знаю, что не выбраться мне оттуда. Утро было такое, как сейчас, – теплое, спокойное. Роса на траве, птички поют. Умирать так не хочется…
В тоне Ширяева было что-то такое, что заставило меня внимательно взглянуть на него. На губах командира застыла полуулыбка, взгляд устремлен куда-то вдаль. Что-то беспокоило Всеволода Александровича. Может, что долго нет писем от жены? Вот уже почти год, как проводил он семью в Кисловодск к родственникам жены. Когда мы ехали поездом из Кропоткина, Ширяев дал жене телеграмму, чтобы встретила в Минеральных Водах. Жена двое суток ждала эшелона, потеряла всякую надежду на встречу и возвратилась с дочерью в Кисловодск. А через час пришел наш эшелон. Потом Ширяев хотел забрать семью к месту нашего формирования, выписал необходимые документы. Но снова не повезло: выехать жена не успела, все дороги были забиты войсками, военными грузами, беженцами. Сейчас на Северном Кавказе враг, он ползет на перевалы. Тяжело Ширяеву слышать об этом.
– Сон, конечно, чепуха, – капитан словно устыдился своего рассказа. – Так, привязалось что-то…
После обеда все собрались в шалаше на берегу Болды в ожидании задания. Разморенные жарой, летчики скупо обменивались словами. Незаметно для себя я вздремнул. Спохватился от рокота моторов. Выскочил из шалаша – на взлет пошла шестерка самолетов. Охватила досада – почему без меня? До этого я участвовал во всех боевых вылетах. Подошел комиссар Сатаев. Увидев мое смятение, сказал:
– Командир решил выполнить задание шестеркой. Твое звено в резерве. Отдыхай, пока нет команды.
Впервые я остался на земле, когда товарищи в воздухе. Мысленно иду с шестеркой по маршруту, отмечаю ориентиры, по времени определяю момент выхода на цель. Через несколько минут «ложусь» на обратный маршрут. Теперь надо ждать появления в небе знакомых очертаний самолетов. Томительно тянутся минуты. Нет, ждать на земле куда хуже, чем самому лететь. На пути домой самолет легкий, летишь на бреющем, рядом чувствуешь крыло боевого друга, видишь его довольную улыбку. Взглядом он просит проверить, нет ли пробоин на его самолете. Если есть – подсчитываешь, показываешь на пальцах. Нет – поднимешь большой палец: все в порядке! Ничем не измеримо это чувство фронтового братства, священного воинского товарищества. Оно не в добрых словах, а в славных поступках. Знаешь: если понадобится, ты прикроешь собой друга, окажешься сам в беде – придут на помощь.
