Я разглядывал его лицо. Оно было бледным, не лишенным изящества. Модная стетсоновская шляпа придавала этому лицу нечто взятое напрокат из фильмов ретро.
– Тут ведь одни коктейли, – сказал он, глянув в карту. – Вы пьете коктейли?
– Что ж делать, – ответил я.
– Подождите. – Он встал и вернулся через некоторое время с нарядной бутылкой. – Мартини.
Неплох же тот бар, в котором дают мартини, подумал я.
– Меня зовут Раймонд, – сказал он.
Его рука скользнула в карман пиджака, и я тут же получил визитную карточку. Пижон, снова подумал я.
– Что ж, за знакомство? – Он поднял бокал и выпил его одним махом, вовсе не по-джентльменски.
Я выпил тоже, и у нас потекла малозначащая беседа о погоде, рижских барах и концертах в Домском соборе. Внезапно он нагнулся ко мне и спросил заговорщицки:
– Скажите, у вас есть сокровенное?
Я опешил. Мы еще не так много выпили, чтобы переходить к задушевным беседам.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Черт возьми, – пробормотал он, – разве я неясно выразился?
Меня спас метрдотель. Он подошел мягко и, учтиво наклонившись, что-то сказал моему новому знакомому. Тот перестал курить, аккуратно обрезал сигару и спрятал ее в алюминиевый футляр.
– Я имею, надо поспешать… – сказал он вдруг коверканым языком и встал. – Я полагаю… Мы будем встречаться. – Он приподнял шляпу и быстро ушел.
Метрдотель задержался у столика, с интересом разглядывая едва начатую бутылку.
– С собой принесли? – Он что-то еще хотел спросить, но не решился и отошел.
Я остался сидеть за столиком. Странный субъект. Вечный студент или скучающий сынок преуспевающих родителей. Я вынул визитную карточку и посмотрел. На ней было напечатано четким шрифтом: «Раймонд Грот. Физик. Лауреат Нобелевской премии».
В Риге я всегда останавливался у Иманта Валтерса в уютном доме на улице Эрглю. Я и в этот раз остановился у Иманта. Только хозяина не было, а ключи я получил еще в Москве, отдав свои Иманту. Мы поменялись жилищами на некоторое время. У Иманта был срочный вызов в Москву, меня же потянуло в Ригу, которую я любил в сумрачное время осенних дождей.
Вернувшись домой, я поставил бутылку мартини на полку, где уже красовались десятки таких же бутылок. Я лежал на диване, слушал музыку и обдумывал сюжет новой повести, которую хотел написать в Риге.
Я прислонил к ножке настольной лампы маленький женский портрет и долго смотрел на него, думая, что давно уж не вынимал его из бумажника, а раньше ведь часто смотрел на этот портрет, и порой мне казалось, будто и он глядит на меня, печалясь, что не может ожить и сказать мне хотя бы слово.
