– Вот и все, на что способна теперь эта несчастная старушка… – Луиджи отложил в сторону свои бумаги. – Сейчас в твою честь я заведу juke-box, я его как раз починил. Если соскучишься ночью, можешь его завести. Смотри, вот жетон, бросишь его сюда, отсюда получишь обратно и заводи снова.
Потоки музыки, целое море лазури и золота затопили подвал с его полутенями, блестящего клоуна, декольте летающей дамы, атласное кимоно новой японочки, зеркальце хорошенькой «кокетки», гризетку у окошка, драгоценные камни, парчу, стальные инструменты на верстаке, черный и плоский подводный пик – Мишетту, доброго гнома Луиджи, колыхающуюся как волны Натали… В потоке бескрайних волн плавал, нырял Кристо, маленький морской конек, маленькая морская лошадка, похожий на шахматного коня, которого хранил в своем ящике старый турок. В juke-box погасли огни, музыка прекратилась. Праздник кончился.
– А теперь за дело… – Луиджи уткнулся в свои бумажки.
– Можешь здесь поиграть, только не разговаривай с Луиджи. – Натали поднялась с качалки. – Можешь даже пошуметь, ты ему не помешаешь. Он уже забыл, что ты здесь… А теперь, когда твое ложе готово, Мишетта пойдет сделает завтрак. А я ухожу к своему турку, я с приезда к нему еще не прикасалась. За завтраком увидимся, Кристо…
Натали в сопровождении Мишетты проплыла к двери, оставив Кристо среди автоматов и музыки, а спиной к нему сидел добрый, очень добрый гном.
Если бы Кристо не поселился в подземном погребе-кладовой у Петраччи, он не проводил бы ночей один в обществе автоматов, механических биллиардов, разнообразных аппаратов, музыкальных ящиков и всякой всячины: отверток, клещей, английских ключей, ламп, электрических проводов и батареек, кусков стекла, обрезков материи, толя, ваты, картона, бечевок, проволоки, золотой и серебряной фольги, кукольных голов в париках и без париков, рук и ног из папье-маше и фарфора… Один в четырех стенах… Никогда в жизни он еще не бывал один, ни днем, ни ночью. Спал он дома в одной комнате с Малышом и Миньоной, Миньона помещалась за ширмой. И вот он один, и все в полном его распоряжении – и пространство подвала, и тишина… Глубокий, огромный, темный даже днем подвал – на уровне тротуара приходились только четвертушки окон – приобретал ночами иные размеры… Блестки, тюль, атлас начинали сверкать, как на театральных подмостках; клоуны, музыканты, танцовщицы, полишинели, обезьяны, птички принимали нарочито театральные позы… Кристо не боялся; это же куклы, такие же глупенькие, как куклы Миньоны, с той лишь разницей, что искусные люди научили их делать несколько движений, вот они и повторяют их без конца. Кристо снова и снова заводил игрушки, включал электрические автоматы, но повторение все одних и тех же жестов, улыбок, взглядов, вся эта застывшая иллюзия вскоре привела его в странное и возбужденное состояние духа. Первые дни после водворения у Петраччи он ходил бледный и нервный.
