Нельзя говорить, будто Конституция, как документ, сама по себе может таить какую-то опасность. Голосуя за Конституцию в 1994 году, никто не чувствовал никакой опасности. В первоначальном варианте была установлена возрастная планка для кандидатов в президенты – сорок лет. Так и не понимаю, почему и в какой момент она исчезла. Меня не было тогда на сессии, я за нее не голосовал. Потом спустя время, мне рассказывали, как Дмитрий Булахов, то ли уговаривая, то ли шантажируя депутатов, обращался к ним – и в первую очередь к Кебичу: «Чего вы боитесь?» И – возрастная планка была опущена. Кебича, как говорится, взяли на подначку, как подростка во время дворовой драки: ты что, боишься, ты что, слабый?! А ведь многие депутаты понимали, что опускаешь планку до 35 лет – и президентом становится Лукашенко. А когда ему в руки дали такой пропагандистский козырь, как пост председателя так называемой антикоррупционной комиссии, вопрос был фактически предрешен.
Конституция 1994 года была Конституцией компромисса времени и поколений. Не могу сказать, что это была полностью Конституция демократического государства. Но компромисс все-таки был достигнут. И никто не думал, что ее будут так скоро переписывать, не пройдет и трех лет.
Можно было, конечно, послушать БНФ и провести роспуск Верховного Совета. Но мне, например, и в тот момент казалось, и теперь убежден, что это привело бы лишь к очередной кампании взаимного шельмования. Ведь политические дрязги и споры не давали ответа на главный вопрос: как живет рабочий, как живет крестьянин. Меня парламентская болтовня иногда даже раздражала так, что подумывал: а не сложить ли депутатские полномочия? Даже съездил в Костюковичский район, где меня избирали депутатом, поговорил на этот счет и с рядовыми избиратели, и с руководителями района. Они меня осадили: район нуждался в лоббировании своих интересов в правительстве, и это будет несолидно по отношению к поверившим в меня людям. У них было такое право. В районе я бывал часто, старался помочь, как мог. Даже работая в Германии, старался выбивать из белорусских правительственных чиновников помощь району. А районное руководство меня контролировало довольно жестко, причем я сам это инициировал еще во время выборов. Тогда, в 1990 году, была составлена специальная программа, которую я как депутат высшего законодательного органа страны должен был реализовывать. Избиратели могли проверить, насколько успешно я исполняю свои обещания. Избиратели напомнили мне не только о выполнении предвыборных обещаний в части решения экономических проблем района. Верховный Совет работал над новой Конституцией, и мои избиратели вправе были напомнить мне о том, что не время менять депутатов Верховного Совета. Могу сказать, что главные колебания во время голосования по статьям Конституции 1994 года были у меня о введении поста президента. Я отдавал предпочтения все-таки сильной президентской власти. Памятуя и судьбу Великого Княжества Литовского, и Речи Посполитой, где шляхетско-парламентское своеволие сыграло свою роковую роль. Необузданный парламентаризм, когда над королем смеялись и делали из него шута, был для меня всегда неприемлем. Не мог спокойно смотреть, как манипулируют Кебичем – премьер-министром – областные царьки, депутаты: соберутся два-три и начинают давить. Кебич был вынужден отступать от очень принципиальных позиций во имя того, чтобы они агитировали своих голосовать, «как нужно». Такая вольница на переходном периоде была очень опасна. Я не мог поэтому поддержать идею коммунистов о том, что нам не нужен президент или нужен, но слабый, с малыми полномочиями. Парламентская республика предполагает высокий уровень демократической сознательности и рядовых граждан, и политиков-управленцев. А так – все увлеклись популизмом, танцевали перед телекамерами, а делом в республике никто не занимался.
