Тут руки у Сенечки затряслись, карандашик на пол брякнулся. Сеня за сигаретку схватился. Ну это дудки. Курить – на лоджию.
По сто пятьдесят мы, конечно, накатили. Именно под звездами.
Сеня чем силен – деловой хваткой. Принял на грудь, засосал сигаретку, и родилось решение. Вытащил мобильник и давай кнопки нажимать. Выпендрежник ты, Сеня: прическа полубокс – затылок в складках, златая цепь с немалым крестиком, мобильник всегда в чехле на поясе. У меня, например, в прихожей стоит телефон из мастерской самого Эдисона, редчайшая вещь, на аукционе купленная – и у меня деньжата водились. Но ведь мы, писатели, – культурные люди, не пристало такими вещами как чемоданом размахивать.
А Сеня между тем дозвонился и договаривается, и красок не жалеет, умеет он объяснить, зараза. Я бы бекать-мекать стал, сбиваться с мысли. Не потому, что не умею говорить убедительно, а потому, что думал бы, что они там обо мне подумают – какие-то карандаши, послания, – и воображать, как они на том конце провода решают, что точно с психом разговаривают.
– Слышь, Сеня, – говорю, – это ты кому звонил?
– Ну это типа комитет.
– Неужели?..
– Комитет по контактам, комкон.
– Что-то я не слышал...
– А должен был. Ты же типа о космосе пишешь. В общем, сейчас они приедут. Давай пока водки, что ли. Да, и в кресло они сказали не садиться.
Сеня под водочку заскучал, пустился в глубокомысленные рассуждения о всяких странных явлениях – о сговорчивых редакторах, что ударились пропускать «левых» начинающих авторов, об издательствах, пустившихся издавать себе в убыток всякую лабуду под рассуждения критиков о каких-то духовных ценностях.
– Ты мне пылающую БКС выпиши, чтобы меня типа продрало!..
– Пожалуйста! Ты мне только растолкуй, что это за зверь – БКС?
– Ну, скажем... – чешет свой бритый затылок Сеня. – Скажем, Боевая Кинетическая Станция. Или Большая Космическая Свалка. Да не, я не тебе говорю, я типа в общем рассуждаю. Не умеешь крепко выписать вещь, чтобы она засияла всеми своими полированными боками, чтобы значит я, читатель, поверил, что вот эти жерла таки стреляют на полтора парсека – значит нечего тебе у нас в литературе делать. А то повадились интеллигентские переживания разливать. А где там, скажи, те интеллигенты?
– Где там?
– В космосе, блин!
Тут, к счастью, в дверь позвонили. Явился человек из комитета, в единственном числе явился. Был он грустным и сухопарым, средних лет, с сединой, в костюме где-то даже потрепанном. Мне с первого взгляда подумалось – холостяк и тяготится одиночеством.
