– Вы разве знаете Степаниду Ивановну?
– Как же я могу ее не знать. Мы с ней в старину-то как подруги. И мужа ее, Алексея Алексеевича, хорошо знала. В гости хаживали на Ивана Постного или в покров.
К нам ходило много гостей. После обедни, прежде чем разойтись по своим деревням, шли по тропиночке из церковной ограды к нашему дому и Марья Григорьевна Бурякова из Шунова, и Александра Прокофьевна Камынина из Негодяихи, и Пелагея Николаевна Ламо нова из Брода. Они истово крестились у порога, одетые в черное, обедничное, в черных кружевных платках. Усаживались за стол, где кипел большой самовар.
– Анна Дмитриевна, вы, может быть, меня не знаете, но я ведь младший сын Алексея Алексеевича и Степаниды Ивановны.
Анна Дмитриевна встрепенулась.
– Как же это я не узнала! Слепа, слепа. Один глаз совсем не видит, другой туда же готовится. Не узнала. Я сейчас самовар поставлю. Он у меня скоро поспевает, сейчас.
Надо было бы соглашаться на самовар. Потому что где еще может возникнуть интимность и доверительность, как не за неторопливо поющим самоваром. Целый день (три дня!) можно просидеть за чаепитием ради того, чтобы… Но охотничьей выдержки у нас было мало, и мы от чаепития в обществе старушки вежливо отказались.
Тем не менее разговор наш пошел набирать высоту. Горяминская часовенка незаметно втянулась в орбиту нашего разговора.
– Позапрошлый год разломали, – с явной жесткостью к разломавшим подтвердила Анна Дмитриевна. – Приехал из совхоза трактор и по бревнышку раскатил.
– А утварь куда? Всякие там кадила, лампады и эти… доски, на которых нарисовано.
– Нет, ничего не осталось. То есть ни одной даже иконки не осталось от часовни горяминцам на память.
Анна Дмитриевна остановилась, улыбнулась про себя, будто порадовалась лишний раз, и после паузы, показавшейся нам очень длинной, сказала:
– Есть у меня, правда, одна икона. Храню. Из этой часовни. «Борис и Глеб». Она небольшая, правда, невзрачная, без ризы, без украшений – одна доска.
– Почему вы взяли именно эту икону, если она невзрачная?
– Икона не простая, а чтимая, богоявленная. Все у нас ее очень почитали. Вот я и взялась хранить. Если желаете, можно посмотреть. Руками только трогать нельзя, а посмотреть можно, пожалуйста.
Анна Дмитриевна повела нас в сельник. Еще не были откинуты деревянные ставни на окошке, еще в сельнике было совсем темно, а я уж увидел икону, висящую в дальнем левом углу. Сельник, когда Анна Дмитриевна открыла ставенку, наполнился сухой бревенчатой желтизной, и не было в нем ничего, кроме одной иконы. Мы остановились перед ней и стали смотреть.
