Ага, кажется, попятно, почему нынешний день он встречает в таком отвратительном настроении! Открыв люк, он прислушивается к звукам отдаленной стрельбы. Ухает артиллерия: бьют в Веняголово, а тяжелые переплевываются через пего. Пунктиром пулеметных очередей опоясаны леса и болота по горизонтy oт востока к югy. Только в одном месте, где-то строго на юге, слышен пароксизм происходящего сейчас боя. Этот пункт Барышев мысленно переносит на карту и все понимает. Ему не хочется понимать, но он глядит на свой планшет, на компас и вопреки своему желанию определяет… Да, да, все ясно: наступление наше сорвалось. Опять сорвалось. Веняголово не взято. Наши ушли обратно за реку Мгу, а вот эта вспышка боя происходит там, где расположено КП горнострелковой бригады. Да, конечно, там. И это значит…
– А ну его к черту! Еще ничего это пока не значит! Гадать нечего, можно и ошибиться. Но ведь не ошибка, что мы сами-то уже отрезаны от своих тылов, что никаких подкреплений больше нет, что вблизи – на километр по окружности, на два, на три вокруг – тишина, совсем бы не нужная тишина!
Сколько готовились, сколько усилий, сколько людей потеряно, – неужели опять впустую? Неужели все никак не научимся воевать? Про кого это скажешь, что плохо воюем?.. Ведь все, кого только ни видел вокруг себя в боях этих дней, – все воевали здорово! Честно воевали. Дрались и погибали как надо. Нет, те, кто в бою, – те воюют отлично, бесстрашно, беззаветно. В каком же звене управления боем – ошибка? В бригаде? В армии? Во фронте? Или, может быть, еще выше?
Нельзя сомневаться в командовании – это ведь преступление. Если сомневаешься, не станешь как следует воевать! А он, Барышев, дисциплинированный, он верит бойцам, он верит и генералам. Барышев сейчас вспоминает пьесу Корнейчука «Фронт». Неспроста она напечатана недавно в газетах! Как и все фронтовики, он внимательно прочитал ее. Все в ней правильно? Или – не все? Ставка? Барышев размышляет о Ставке верховного главнокомандующего… Это – Москва, это Кремль – как далеко отсюда!.. По Ставка с командующим 8-й армией связана прямым проводом. И там, в Москве, наверное, уже знают больше о делах под Веняголовом, чем знает сейчас он, москвич Барышев, сидящий в башне своего трофейного танка, здесь, в шести километрах от Вепяголова, в немецком тылу, в лесу… Тишина!.. Какая неприятная тишина!.. А все-таки он не позволит себе предаваться дурным настроениям – ведь он коммунист: идя в этот бой, он подал заявление. Давно следовало подать, да все как-то хотел, чтобы лучше его узнали. Когда вернется в свой батальон, на первом же партийном собрании его заявление будет рассмотрено. Примут, конечно, примут, – его душа чиста и дела чисты…
