Цареубийство в 1918 году | страница 41



Настолько сильно было желание авторов свалить всю вину на евреев, что они невольно закрывали глаза на тот факт, что евреи, евреи-вероотступники, вместе с латышами, венграми, австрийцами и русскими являлись только исполнителями приговора, вынесенного Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным, русским.»

Здесь нужно возразить, что упомянутые авторы вовсе не закрывали глаза, тем более невольно, а несомненно сознательно дезавуировали участие Ленина в преступлении – в единстве с большевистскими специалистами по дезинформации. Краткость и сдержанность Пайпса я объясняю тем, что в качестве гарвардского профессора он имел постоянный доступ к следственным документам и противоречие юдофобской версии с подлинными материалами дела выглядело в его глазах настолько очевидным, что прямая полемика с клеветниками унижала бы его в собственных глазах как ученого.

Теперь, когда читатель видит, что я не одинок, считая Дитерихса и К° патологическими мифоманами, должно отметить, что в процессе работы у них по сравнению с добросовестными Наметкиным и Сергеевым имелось, так сказать, негативное достоинство, которое позволило инстинктом угадать то, чего, скажем, Сергеев не увидел. Назовем это достоинство лютой, беспредельной или, как сказали бы в ту эпоху, классовой ненавистью к врагу: она способствовала, как ни парадоксально, зоркости их взгляда («ненависть тоже может быть методом гнозиса». – Н. Бердяев).

Ненависть заставляла их не доверять очевидным уликам, искать злокозненные ходы замаскированных, незримых врагов. И, вопреки законам логики, именно они, мистики-сочинители, оказались правы перед реалистами юриспруденции! Там, где Сергеев успешно находил в районе преступления живых, обыкновенных преступников, его «куратор» прозревал интригу подземных германо-еврейских сил, он сменил следователя на своего единомышленника и тому действительно удалось нащупать пружину организованного издали, из Кремля, политического убийства, тайна которого скрывалась в телеграфных лентах, закодированных привыкшими к эмигрантским подвохам и подсечкам конспираторами.

Конечно, большого успеха мифоман-следователь все-таки добиться не мог: его профессиональное зрение было затемнено бельмами юдофобских предрассудков («Требовалось, чтобы следствие обязательно пришло к заключению, что в екатеринбургском убийстве виновны евреи, даже не большевики-евреи, а просто евреи, что виновен еврейский народ». – Б. Бруцкус). Опять смущает, что современный читатель, духовно удаленный от исторических реалий эпохи, решит, мол, старинный еврей-профессор, а вслед за ним современный еврей-автор, шокированные юдофобскими репликами солдафона Дитерихса, преувеличили реальное его влияние на ход и выводы следствия. Неужели выпускник Академии Генштаба, дослужившийся при Керенском до начальника штаба Ставки, выпустивший в свет двухтомную книгу, собственноручно написанную, – неужели такой человек мог сознательно вынуждать следователя к фабрикации дела, буквально судьбоносного в его понимании!? Словно был соперником