– О чем? О животных? — Я разыгрываю удивление. — «Собачье сердце» — это о братьях наших меньших?
– В какой-то степени… — отвечает он. — О природе человеческой и звериной. О том, как уживаются в одном организме человек разумный и неразумный.
– Очень интересно. — Я сочувственно смотрю на него. — Оригинальная тема.
– Не совсем, — досадливо говорит он. — Об этом многие писали.
– Возможно. — Я не собираюсь устраивать дискуссию. Хотя очень хочется. Сколько я о нем книг прочитал. Но времени совсем нет.
– Вот что, Михаил Афанасьевич, можете завтра зайти?
– Завтра? — Он удивленно смотрит на меня. — Вы успеете?..
– Постараюсь. Мы заинтересованы в свежих самобытных произведениях.
Он прощается и уходит. Из окна мне видно, как метель треплет его пальто.
Книгу эту я читал неоднократно, но из любопытства беру первую страничку. Отпечатано на плохой машинке, отдельные слова вписаны его рукой — почерк красивый.
Короче, ночь я пережил, промаявшись в полудреме в каморке сторожа. Пришлось водку с ним пить, ужасный напиток, ужасный. Слава Богу, в нашем времени его нет. Потом в полусонном состоянии дотянул до трех часов дня, когда явился автор.
– Интересная вещь, — начинаю я заготовленную речь. — И тема животрепещущая. Я так понимаю, вы сегодняшнюю реальность описали? — Я киваю в сторону окна.
– В фактологической части — да. — Он внимательно разглядывает меня.
– Да-да, я заметил — сатира у вас жесткая. Но вот юмора маловато. А знаете почему? Потому что вы слишком все драматизировали. Но если уж драматизировать, то до конца. Вам нужно было Шарикова не в собаку обратно обращать, а разрешить ему пойти в жизнь. Пусть бы он стал работать, завел бы семью, может быть, в тюрьму угодил, тогда и сам запросился бы назад — в собаку. Верно?
– Нет, — он решительно крутит головой. — Это была бы уже авантюрная вещица. Чтиво для подростков.
– А так у вас какая-то недосказанность получается. — Я тру ладони, пытаясь согреться. — Словом, наше предложение такое: дописать повесть и наполнить ее юмором. Считайте, что мы ее уже взяли.
Он молчит, поджав тонкие губы.
– Нет. — Он наклоняет голову, потом протягивает руку и берет рукопись со стола. — Не согласен.
– Подождите, Михаил Афанасьевич. — Я поднимаюсь с места. — Мы же не так много от вас требуем. Все основное остается неизменным — герои, тема, сюжет. Речь идет всего лишь о корректировке сюжета.
Он слушает меня внимательно, потом произносит:
– Хорошо, я подумаю.
– Вот и славно, — улыбаюсь я. — Трех дней хватит?
