– Разве лето?
– Почти… Я там был как раз в это время… Туристом. Вылетели из Москвы – зима, снег идет, а прилетели в Амстердам – жарко, цветы… Вы плачете?
– Нет.
– Вот слезинка.
– Это капля упала с ветки. Наверно, сок.
Ирочка достала из сумочки платочек и осторожно вытерла правый глаз, затем машинально взяла зеркальце.
– Тушь не растаяла, – сказал Олег Борисович.
– Нуклиев, – сказала Ирочка, – почему у вас плащ такой паршивый и шляпа какая-то уродливая.
– Разве? – удивился завкафедрой. – А мне казалось – они приличные, даже элегантные.
Ирочка опять поднесла к лицу букет.
– Нуклиев, сколько у вас денег?
– В каком смысле? – не понял Олег Борисович.
– На книжке… и вообще…
Ученый заколебался.
– Только не врите, Нуклиев.
– На книжке… пять тысяч. Зачем это вам?
– И все?
– Облигаций… на тысячу… Ну и драгоценностей осталось от мамы… не знаю, сколько стоят… Наверно, тысячи на полторы… Кроме того, у меня машина… Вы поступили работать в ОБХСС?
– Это мало, Нуклиев. Мне надо сорок тысяч.
– Зачем?
– Купить бриллиант. Есть такой бриллиант – стоит сорок тысяч. Недавно его кто-то купил. Наверно, подарил кому-нибудь на день рождения. Но, может быть, выбросят еще один… Тогда вы мне его купите?
Ученый пожал плечами.
– У вас сегодня какое-то странное настроение.
– Женитесь на мне, Нуклиев.
– То есть? – опешил завкафедрой. – Каким образом?
– Да обыкновенно. Сейчас мы сядем на самолет в Адлер. Остановку сделаем в Ростове. Там в одном ресторане у меня знакомый директор. Мы снимем отдельный зал и отпразднуем свадьбу. Вдвоем. Будем танцевать в пустом зале. Женитесь, Нуклиев, не пожалеете. Ведь я нравлюсь вам. Ведь так?
– Так, – сказал Олег Борисович хриплым голосом и проглотил слюну. – Но вы ведь замужем…
– Ах, Нуклиев, как вы старомодны. Дайте мне вашу руку… Шершавая… Каким вы порошком стираете?
– «Чайкой»…
– Это очень плохой порошок, Нуклиев…
Иногда Ирочка задерживалась до вечера: попались бананы, батист или домашние тапочки. Поэтому никто особо не волновался, когда она не явилась ко времени кормления Шурика-Смита. Ребенка пришлось покормить из соски молоком. Но часам к шести вечера Варвара Игнатьевна забеспокоилась.
– Где она может быть? Забыла она, что ли? Шурик голодный.
– За тряпкой какой-нибудь в очереди стоит, – предположил Онуфрий Степанович, который с увлечением гнул дугу: спрос на его товар все повышался.
Варвара Игнатьевна постучалась к сыну и высказала ему свое беспокойство, но тот, углубленный в какие-то расчеты, лишь отмахнулся.
