— Но ведь, если отрешиться от всего… К чему привел ее поступок? Он стал причиной гибели города…
— Жизнь тела — ничто рядом с вечностью души, — прервал его Евсей. — Ты служитель и должен понимать это.
— Я раб…
— Ты был им, — качнул головой Атен.
— Хозяин каравана дает мне свободу? — усмехнулся лекарь. Это было настолько невероятно, что не воспринималось всерьез и Лигрен решил, что собеседник просто шутит… А, после всего, что он вынужден был рассказать о себе, не удивительно, что его юмор так жесток.
Но Атен был серьезен, как никогда.
— Истинную свободу нельзя ни купить, ни продать, ни подарить… Человек отдает свою судьбу в руки другого, когда стремится к рабству, видит в нем необходимость, не представляя себе дальнейшей жизни на воле. Но стоит ему освободиться от оков в своей душе — и более никакие цепи не удержат его.
— Господин Шамаш говорил: найди свою судьбу и обретешь свободу… Спасибо тебе, — он был не просто удивлен, но потрясен, не в силах до конца поверить… Однако лекарь запрятал все чувства как можно глубже, стремясь в этот миг быть твердым и решительным, как и подобает человеку, нашедшему свой путь. Он был благодарен караванщику, готов ради него на все, даже самопожертвование. Однако с его уст больше не сорвалось ни одного слова, когда он понимал, что все они в этот миг бесполезны и блеклы по сравнению с действиями.
— Что скажешь, если я предложу тебе остаться в караване? — Атен знал, что, сделав первый шаг, не может остановиться перед вторым, ведь Лигрену некуда идти. Смертный не выживет в одиночку в пустыне, в городе чужака не примут. Оставалась лишь свобода умереть и свобода продолжать путь караванщиком. — Мы не можем себе позволить лишиться столь искусного лекаря и мудрого советника.
— Но твои люди… Примут ли они равным того, в ком привыкли видеть раба? — это было больше, чем то, о чем Лигрен мог мечтать.
— Раб — только тот, кто сам считает себя рабом. Ты знаешь это и другие знают… Лигрен, к чему вопросы, ведь ты сам отлично понимаешь: все, что происходит с нами после прихода Шамаша люди воспринимают как божий промысел и рады любому событию, ибо оно приближает их к вечности.
— Да… На все воля господина.
— Ты не просишь у меня свободы для других?
— Нет. Я понимаю, что это невозможно. Лишь осознав, почувствовав собственным сердцем то, что понял сейчас я, они обретут столь желанный дар… Почему ты спрашиваешь?
— Я знаю: ты у них своего рода предводитель.
— Атен, после того, что ты дал мне… Я должен быть откровенен с тобой. Я хочу, чтобы ты услышал об этом сейчас, от меня, а не потом от кого-то другого. И пусть боги будут судьями всем нам… Мы готовили восстание.
