— Я сделаю все, чтобы не допустить этого, — промолвил он. — Но силу смерти нельзя недооценивать. Выходя за пределы бытия, дар становится очень опасным, усиливаясь еще более непониманием того, кто осмелился на исполнение этого обряда, сколь далеко способен зайти человек, чья душа уже по большей части мертва… — умолкнув, он бросил взгляд на караванщиков. — Расскажи им. Они должны знать, — добавил он.
— Конечно, господин… — Лирген вздохнул. — В Черных легендах…
— Опять они! — не смог сдержать восклицание Атен. — У меня такое чувство, что от них все беды мира!
— Было бы правильней сказать чуть иначе: в них все беды мира, — лекарь с удивлением взглянул на караванщика. Он не ожидал, что среди снегов найдется человек, которому произнесенное им название скажет хоть что-то.
"Хотя, — напомнил он себе, — его брата готовили в служители и он мог пройти одну из стадий посвящения…"
— Зачем хранить за семью печатями то, что не несет в себе угрозы? — он искоса глянул на повелителя небес, замершего, скрестив перед грудью руки, не желая более вмешиваться в разговор людей. — Знание этих легенд, — продолжал он, вновь повернувшись к караванщикам, — не сулит ни радости, ни счастья. Оно лишь доказывает, что порою, неведенье — лучший защитник от бед…
— Ну уж нет! — Атен с силой хлопнул ладонью по покрывавшим днище повозки толстым меховым шкурам. — Я хозяин каравана и предпочитаю знать обо всем, несущем в себе угрозу, вместо того, чтобы полагаться на милость судьбы к невеждам.
— Как скажешь, — лекарь развел руками. Это был не его выбор. И даже не этого решительного и властного караванщика. Решение было принято богом и не дело смертных противиться Его воле. — Мне рассказывать легенды с начала до конца? Я должен предупредить: это довольно долгая история.
— Будет достаточно того, что относится к нашему случаю, — поспешил ответить вместо брата Евсей. — У нас есть рукописи и Атен прочтет их… в более удачное время.
— Мне страшно даже представить, каким образом они к вам попали. Свитки нашего города были сожжены в последний день тепла.
— Не знаю, что уж там рисуют твои фантазии, но мы всего лишь выменяли их вместе с другими книгами на огненную воду.
— У встреченного в пустыне каравана? — раньше Лигрен никогда не осмеливался так говорить с хозяевами, расспрашивать их, не задумываясь над тем, что может вместо ответа получить удар плетью по спине. Но в этот миг он снова чувствовал себя свободным человеком, а не рабом, жившим лишь страхом и смирением. В нем воскресли решительность и твердость. Ради этого мига внутренней душевной свободы, казавшейся давно забытой, потерянной навек, блаженной и святой, он был готов на все.
