Путник кивнул:
— Конечно, добрый человек, — услышал трактирщик долгожданный ответ. — Я готов сделать все, что в моих силах. Веди меня к ним, пока не стало слишком поздно даже для чуда.
— Это очень опасно, — остановил смуглолицего другой колдун, по голосу старше первого. Он качнул головой в сторону священни-ка. — Может, будет лучше, если к больным пойду я?
— Нет, — тот коснулся его руки. — Нельзя взваливать свои долги на чужие плечи… Позаботься о спутнице, — и он двинулся вслед за трактирщиком.
А служанка тем временем взяла факел и с опаской, смешанной с любопытством, поглядывая на шедших вслед за нею колдунов, повела их на чердак, где те, обессиленные, опустились на кучу старой соломы, сваленной на полу.
Тая хотела уже юркнуть вниз, уйти, спрятаться, но, вспомнив наказ хозяина — ждать, не понадобится ли путникам чего, осталась, сжавшись в комочек у самого края ведшей вниз лестницы, непрес-танно читая молитвы-обереги.
Колдуны между тем облегченно вздохнули:
— Хвала богам, даровавшим нам сегодня крышу над голо-вой, — прошептала ожидавшая ребенка, снимая плащ. Это была еще молодая, красивая женщина с волосами цвета налившейся пшеницы, па-давшими водопадом на плечи.
— Хвала богам, — вторя ей, промолвили остальные. Опустив го-ловы на грудь и не поднимая взгляда с дощатого пола, они какое-то время сидели молча, словно беззвучно читая молитву. Затем сняли мокрые плащи, расстелили их на полу внутренней стороной вверх.
Двое мужчин лет сорока-сорока пяти с блестевшей в волосах сединой и добрыми печальными глазами и девочка — ровесница Таи — с серыми, тонкими косичками.
— Когда? — спросил женщину один из колдунов.
Та прислушалась к себе, а затем тихая улыбка скользнула у нее по губам.
— Уже скоро. Не пройдет и часа, как в мир вступит еще одна наделенная даром дочь земли и огня.
Кивнув, колдуны замерли, приготовившись терпеливо ждать. Они сидели в полной тишине, в которой не было слышно ни биения сердец, ни взволнованно быстрого дыхания.
Любопытство пересилило страх и Тая, подняв глаза, бросила быстрый, вороватый взгляд на пришельцев.
Она родилась в маленькой, мирной деревеньке, где и была-то, сколько она себя помнила, лишь одна колдунья — старуха-повитуха, всегда улыбчивая, во всем готовая помочь. Ее сожгли на костре в прошлый, холодный и дождливый год, обвинив в порче. Она не сопротивлялась, не молила о пощаде, не проклинала, просто смотрела на всех с грустью и сочувствием, как мать смотрит на маленького ребенка, причинявшего ей боль. Наверное, ее бы помиловали, если бы священники, пришедшие из дальнего храма, не пригрозили де-ревне отлучением…
