– Давай знакомиться. Николай.
Николай оказался очень общительным. Безо всяких расспросов он сообщил мне, что их на катере трое: капитан (ушел в магазин), матрос (он) и еще есть рулевой (тоже ушел, с капитаном). Плывут они за мелом для одного колхоза.
Не переставая говорить, мой новый знакомый спустился вниз и принес начатую бутылку «Вермута», не очень чистый стакан и три яблока.
– За знакомство, – подмигнул он мне и выпил, не передохнув, целый стакан. Затем он налил мне, бутылку выбросил за борт и, похрустывая яблоком, стал иронически наблюдать, как я через силу цежу теплую, пахнущую валерьянкой жидкость.
– Значит, поешь?
– Пою.
– Ты, этот… как его…
– Бард.
– Во-во. Стой чего-нибудь.
Я спел ему только что сочиненную сагу. Николай был растроган.
– Ты знаешь, что ты талантлив, как наш учитель литературы и даже больше? – сказал он. – Знаешь, как он стихи шпарил? Всего Блока наизусть знал. Как начнет шпарить, как начнет!.. Я люблю Блока. А ты любишь? Помнишь, как там… сидит, в общем, он в ресторане… заря еще… и фонари. Но, конечно, до Есенина ему далеко. Помнишь: «Что ты смотришь синими брызгами? Али в морду хошь?» Это мои любимые строчки. Слышь, хочешь я тебе свои стихи прочту? Я тут от скуки стихи писать начал. Мне нравятся, а почитать некому, у моих ребят техническое образование, ни черта в поэзии не соображают. Я, правда, в «Литературную газету» послал, но мы все время плывем, так что ответ лишь в Ростове получу, до востребования. Прочитать?
– Давай.
Николай прикрыл глаза и с подвыванием, как и все поэты, начал:
Был апрель. Синели небеса.
Ты в столовой сидела у окна,
У тебя до пят была коса
И ты пила «Вермут» не одна.
Или что-то в этом роде, за точность не ручаюсь. Помню только, что бурные чувства овладели поэтом, когда он встретился с женщиной глазами. Потом он пошел провожать ее, «отшил» двух парней. Потом они взяли в «Гастрономе» бутылку «Вермута», распили за дровяным складом, прямо из горлышка, поцеловались и расстались навсегда, так как поэт утром отплывал на катере за мелом. Кончалось стихотворение так:
Этой повестью долгих, блаженных исканий
Полна моя душная, песенная грудь.
Из этих песен создал я зданье,
А другие песни – спою когда-нибудь.
– Ну как? – спросил Николай.
Я заметил, что он волновался, хотя и старался скрыть это усмешкой.
Я сказал, что обычно говорят в таких случаях в редакциях: стихи еще не совершенны, над ними надо много работать. Однако последние строки неожиданно тронули меня, и я сообщил об этом Николаю. Но мои слова не обрадовали его, а, наоборот, огорчили.
