– Заметано! – произносит Тоотс. – Упакуйте одну дюжину! Это будет моим свадебным подарком невесте. Слышишь, Тээле, другого подарка не жди, я человек бережливый и не люблю сорить деньгами.
– Заметано! Заметано! – с улыбкой кивает невеста жениху.
– Вот это по-нашему! – радостно восклицает торговец. – Теперь уж точно, с каждой дюжины из остальных я возьму свои чистые тридцать процентов. А вы никогда не обращали внимания – если у первого покупателя легкая рука, торговля идет потом как по маслу. Вот ваша дюжина ножей и вилок – их вам на всю жизнь хватит, если только не станете лить в пищу слишком много уксуса. А теперь я пойду к самовару и хоть все свои легкие выдую, но он у меня закипит.
– Уже закипел, – произносит Леста, ставя на стол шумящий самовар. От «грога» настроение Тоотса достигает таких высот, что он даже
Киппеля приглашает в деревню на свадьбу. Получив приглашение, делец воодушевляется, обещает – всеконечно! – приехать, но с условием, что вместе с ним поедет господин писатель, – одному в чужом месте среди чужих людей как-то боязно.
Несмотря на веселые разговоры и шутки, Тоотс вдруг становится серьезным, насупливает брови и бормочет словно бы сам себе: – Черт побери, надо бы наведаться…
– Куда это? – спрашивает Тээле, настораживаясь.
– Погоди, погоди, – отвечает жених, – дай мне глотнуть еще разок грога… последние двадцать капель с сахарной водой… потом спрошу у Лесты совета – поглядим, что он скажет, стоит пойти или нет.
– Куда, куда? – спрашивает Леста.
– К Лутсу, к тому самому, который написал повесть «Весна». Он там черт-те что наворотил, вот я и решил пойти к нему и сказать два-три серьезных слова.
Услышав это, Леста вдруг поперхнулся горячим питьем, откашливаясь, он с улыбкой смотрит на Тоотса:
– Кхе, кхе, ну, это ведь…
– Кентукский Лев разозлен, что о нем так много написано, – замечает Тээле. – А вообще-то вранья в этой книге не ахти сколько. Все эти истории у нас и у самих на памяти.
– Погодите, погодите, – машет жених руками, призывая собеседников к молчанию… – дайте мне объяснить. Скажем, к примеру… ну да, Лутс пишет, что Йоозеп Тоотс поступил так-то и так-то, выкинул такую-то и такую-то штуку – хорошо, пусть будет так! Но откуда Лутсу известно, что я так-то и так-то думал, когда я так-то и так-то поступал? Ответьте мне на этот вопрос. Может, кто-нибудь видел, как Лутс проделал в моей голове дыру и заглядывал внутрь? Ну это во-первых. Во-вторых, в повести все же две-три проделки на мою шею свалены такие, которые вовсе не я выкинул, а черт знает кто. В-третьих, ежели вы хотите знать…
