Флориан другу даже завидовал. Ведь самому ему не оставалось ничего, кроме страха. Пустого, глупого, панического страха. Вот и теперь: Флориан мечтал, чтобы Альфред подал какой-то знак, может, явился бы ему сам, без посредников, в нелепом, вычурном одеянии, с сиянием вокруг головы, как у святого. И чтобы ухмылялся, как всегда, чтобы избавил его от отчаяния и утешил.
Но ничего не происходило. Совсем ничего. Альфред не приходил.
В бессильной ярости Флориан переворачивается на спину, взгляд его упирается в потолок, который давно уже следовало бы заново побелить. Как документальный фильм, снятый трясущейся, неровной камерой, возникает на сероватом фоне показ мод в память об Альфреде. Флориан уже видит это дефиле. Из каждой коллекции – по одному шедевру: томатно-красное платье, струящееся вокруг тела, – из 1996-го; черные кашемировые брюки-клеш 1998-го; кремовое платье из креп-сатина 1999-го; вязаное крючком вечернее – длинное, в пол; потом маленькое «Тиффани», тут же, разумеется, желтая шифоновая пелерина и, наконец, синее платье «Адзуро» из летней коллекции 2001-го. Его последнее платье. Эти слова резанули по сердцу. Как звериными когтями. Его последнее платье. Флориан взвыл.
– Это платье любую превратит в Мэрилин! – твердо заявлял Альфред.
Откуда у него эта уверенность? Флориана бесило, что ему рядом с другом приходится изображать пессимиста, а ведь он им отнюдь не был.
– Что ты, – спорил Флориан, – синее подчеркивает бледность и идет лишь очень немногим.
– Да ладно тебе, – смеялся в ответ Альфред, слегка покачиваясь туда-сюда – не столь неистово, как поп-звезды на сцене, так он делал раньше, теперь же лишь на кончиках пальцев, потому что любое более энергичное движение вызывало боль. «Голова раскалывается, будто в нее иголок натыкали», – жаловался Альфред по ночам. И от ощущения собственной беспомощности на Флориана накатывала паника. Казалось бы, болеутоляющих средств масса, а если перестанут помогать и они, есть морфий. Но Альфред стонал от боли ночи напролет, как раненый пес, и Флориан в изнеможении уходил в другую комнату – выносить это не было сил.
Альфред сиял:
– Смотри, вот какое оно будет: свободного покроя, без рукавов, из синей органзы. Ярко-синее, аквамариновое, как глубокое море, да, как Средиземное море, да, да, так я его себе и представляю.
– Ткани такого оттенка, скорее всего, нет в продаже, – засомневался Флориан и тут же в очередной раз возненавидел себя за неспособность разделить Альфредов энтузиазм.
