Оба вздыхают.
– Я больше ни с кем об этом поговорить не могу, – ухмыляется он, – никто не выносит таких разговоров.
– Точно, не выносит, – соглашается она. – Спасибо синему платью, оно нас и познакомило.
– Вот видишь, – торжествует Флориан, – оно и впрямь изменило твою жизнь!
– Ну да, только не совсем так, как я себе представляла. – Бабетта опускает голову на руки и скользит взглядом по заляпанному столу.
– Надень его, – приказывает Флориан таким тоном, каким мужчины обычно говорят «раздевайся».
Синее платье падает на нее, как кусочек неба. Медленно и с достоинством, как по подиуму, прохаживается она перед Флорианом.
Он следит за ней горящими глазами.
– Повернись-ка.
Она поворачивается один раз медленно, потом быстрее, еще быстрее. Он встает, подходит, берет за руку и танцует с ней пару кругов.
– Вот, смотри, – он приподнимает ее руку и указывает на пройму рукава. – Альфред всегда следил, чтобы вырез был не слишком глубоким и не слишком узким. Если бы он вырезал побольше, здесь на предплечье образовалась бы уродливая складка. А если рукава врезаются под мышками, остаются пятна от пота, что может быть ужаснее?
Они лежат на диване и пьют вино, пиво, чинзано и домашний ром, все подряд. Бабетта залезает в ящик, где у нее хранятся чулки и носки. Там на самом дне в конверте осталось еще немного травки. Но это не помогает. Их память снова по бесконечной спирали устремляется в прошлое.
– Все наши слабости он хотел прикрыть платьями, – вспоминает Флориан, – закутать в ткань все мерзости человеческие. Но меня всегда удивляло: ему самому ничто в жизни не было противно или мерзко. Удивительно, правда? Мне легко было за ним ухаживать, любую немощь своего тела он воспринимал спокойно, мол, со всеми такое бывает – у каждого автомобиля рано или поздно летит аккумулятор или еще что-нибудь, когда-нибудь ломается любой пылесос, и ты лишь понимаешь, качая головой, что все, отслужил он свой век, что ж тут поделать. Так же и любое тело однажды приходится отправлять на свалку.
Флориан прижимает к себе подушку, словно у него болит живот. Стонет. Бабетта смотрит на него холодно. Его ад приятнее, чем ее, она уверена.
– Я бы предпочла ухаживать за Фрицем всю оставшуюся жизнь, нежели вот так внезапно остаться вдовой.
– Откуда тебе знать? Ты ничего об этом не знаешь.
– Не знаю. Но и ты не знаешь, что я чувствую. Ты не знаешь, как мгновенно все может измениться. Как от удара грома. Как будто кто-то зло подшутил над тобой. А новая жизнь похожа на страшный сон, от которого нет сил проснуться.
