Скоро появилась мать. Я сразу узнал ее шаги.
– Сыночки, идите кушать. Тюря готова.
Я даже зажмурился, так ясно увидел тюрю. С водой, мягким хлебом, постным маслом, луком.
– Хорошая тюря получилась, – пела мать. – Я туда много лука зеленого положила. Надо только попросить у отца прощения.
– Лиса Патрикеевна! – крикнул Вад.
– Какие упрямые… Что вам, трудно попросить прощения? Подумаешь, за уши отодрал. Отец ведь родной.
При напоминании о вчерашнем Вад засопел от злости.
– Пусть Он просит у нас! – крикнул брат. – Не съедим ни крошки!
– Мы официально объявляем голодовку, – оказал я. – Можешь передать это отцу. Мы требуем отмены рабства и возвращения всех демократических свобод. А именно: свободы передвижений, свободы слова, неприкосновенности личности.
– Это я вас избаловала, – сказала мать. – Я виновата. Вас надо еще не так.
Отец освободил нас только вечером. Загремел засов, дверь раскрылась.
– Завтра рано вставать, – сказал отец, вглядываясь в темноту. – Поэтому – ужинать и спать.
Мы вышли во двор, и у меня от свежего воздуха закружилась голова. Над плетнем торчал край огромного красного диска луны, зажигались первые звезды, по всему поселку лаяли собаки. Самое время нагрянуть в колхозный сад… Пацаны, наверно, уже залегли во рву, на краю… Пахнет полынью, чабрецом, впереди что-то шевелится черное, не то ветер раскачивает вишню, не то прячется сторож… Жуткий свист, Крики, топот с другого конца сада… ложная атака… А мы там временем бесшумно крадемся к вишням… Вдруг кто-то бежит, ломится через кусты смородины… Рвем наугад и, зажав в ладони листья и маленькие кислые вишни, мчимся что есть духу в поселок. Сзади собачий лай, далекие выстрелы, яркая ночная луна.
Отец словно прочитал мои мысли. Он крепко взял нас за руки повыше локтей и отвел в дом. В комнате ярко горела лампа, мать хлопотала возле стола. На столе стояла большая миска, полная тюри, возвышался глечик молока и лежала куча печеной румяной картошки.
– Мойте руки и быстрей за стол, – сказала мать. – Картошка уже простыла.
– Мы объявили голодовку, – напомнил я. – Жестокая, неоправданная расправа, заключение в сырую темницу – все это…
– Хватит ерундой заниматься! Помиритесь с отцом. Отец вас учил уму-разуму, – мать подтолкнула меня к отцу.
– Возвращаются ли нам демократические свободы?
– Чего? – спросил отец.
– Свобода слова, свобода передвижения, – начал я перечислять, но отец перебил меня:
– Завтра с утра косить лебеду – вот и вся свобода.
