- А с мадемуазелью что делать будем? - забеспокоился Мазин. - Француженка все-таки, ни какое-нибудь говно. Жалко… Но ко мне ее нельзя! - тут же торопливо добавил он. - У меня сегодня… Э…
- А у меня мама, - уныло сообщил Ван Ваныч.
- Я вам тоже не гостиница, - буркнул Кузьма. - Тут осмыслить все как следует надо.
Товарищи снова уселись за стол и некоторое время молча и напряженно размышляли, что делать с дамой, которая мирно спала на полу вернисажа.
- Подозреваю, что она из-за картин с лягушками приперлась, - наконец подал голос Кузьма. - Видно, тот чувак, который себя за Конюхова выдавал, ее тоже развел. И теперь она правду ищет и настоящего автора картин. Предлагаю оказать мадемуазель Ланж всяческое содействие в поисках истины и проводить, так сказать… до нужной двери. Кто-нибудь адрес Мецената знает?
- Какой же ты умный мужик, Кузьмич! - возбужденно подскочил на стуле Мазин, радостно кивнул и опрометью бросился на улицу ловить такси. Кузьма взвалил на плечо бесчувственное тело выпускницы Сорбонны и, тяжело ступая, покинул галерею. Ван Ваныч потрусил следом, как оруженосец, прихватив с пола сумку и пальто мадемуазель Ланж. По дороге купили ящик «Советского» полусладкого и ананас. Зачем именно ананас - никто точно не знал.
«Если вы проснулись в состоянии жесточайшего похмелья в чужой квартире…» - кажется, примерно так начинается роман английского писателя Тибора Фишера «Философы с большой дороги». Мишель почему-то сразу вспомнила этот роман, как только открыла глаза. Открыла - и тут же зажмурилась от ужаса. В голове громко звонили колокола, перебивая набат всех церквей Парижа. Тело болело так, словно она только что упала с Эйфелевой башни, причем головой вниз. И брякнулась таким образом, похоже, она одна. На грязном полу в рядок лежали четыре мужика, извергая храпы разной тональности. В троих она с трудом опознала своих вчерашних знакомых художников. Четвертый субъект, в халате, идентификации не поддавался, хотя у мадемуазель Ланж и возникло смутное подозрение, что раньше она где-то видела и этот халат, и его владельца.
- Mon Dieu! Guelle horreur! [4] - простонала Мишель. Один из храпов стих, с пола раздалось кряхтенье и сопение, хрустя суставами, поднялась гора в вельветовых штанах и осоловело осмотрелась.
- Ни х… себе! - сказала «гора» озадаченно и пнула ногой спящего Мазина.
- Кузьмич, тут же дамы, - пожурил товарища Мазин, послал Мишель воздушный поцелуй и лениво пополз к бутылке с шампанским, которая стояла на полу под столом.
