– А то, что надо вернуть денежки за три лишние ампулы, вас не беспокоит, больной?
– Пожалуй, вы могли бы, неуважаемый айболит, забрать вашу отраву в самый первый день, хоть три ампулы, хоть все тринадцать.
– Но они же, Борис, принесли вам столько пользы. Четыреста «штук» в подарок получить - от нашего стола вашему! Неблагодарный вы. Остается вам только повторить слова вождя: «Благодарность - собачье чувство». А не боитесь, что потом стыдно будет?.. Я же могу спасти вас от неизбывного стыда. Надо только уплатить за три лишние ампулы двести тысяч. Мне по силам было просто изъять эту наличность у вас, например, возле Любашиного дома, но я ведь стремлюсь к идеалу.
– Хороший у вас идеал, полезный - половина собранной чужими руками суммы!
– Именно что половина, именно что моими руками. Я реализую свое право на справедливое вознаграждение.
Половину хочет взять, гад. И дело мое издательское порушить, и превратить меня в соучастника. Надо бы потянуть время.
– Вы лучше, доктор, скажите, как узнавали обстоятельства моих поездок. В первый раз вы позвонили и случайно для себя услышали мое ценное бормотание? Угадал ведь я. А во второй и третий раз?
– Точно так же. Звонил в нужный момент. Вы, прежде чем сделать инъекцию, задергивали шторы - я же все видел, не сходя с кресла. Ваши мозги были так чудесно расторможены благодаря сцеволину. Вы были по-настоящему раскрепощенной личностью… Кстати, чтобы помочь вам разобраться с Любой, я унизился до заурядной слежки - хотелось оградить вас от превратностей судьбы. Ладно, давайте делиться. Ведь я сейчас проявляю лучшие гражданские свойства: стремление к равенству и социальной справедливости.
– Когда это касается чужих накоплений. Вы, я смотрю, верный ленинец… Значит так, делиться я с вами не буду и соответственно не тороплюсь стать соучастником мокрых дел. Но даю вам возможность унести ноги, доносительство не относится к числу моих хобби.
– Вы, Борис, действительно полноценный соучастник. Разве вы не желали скорой кончины всем четверым свежеупокоившимся особам? Так что мой лавровый венец вполне делится пополам.
– Даже если так, то желания уголовно ненаказуемы, господин Лапеко.
Не имея разумных доводов, доктор стал выступать в роли духовной оппозиции.
– Но желания - уже грех. Я, как добрый волшебник, материализовал ваш грех - искупляйте на здоровье… Ага, мы не способны к нравственному очищению. У нас только страх и ужас за убогую писательскую карьерку. Неужели нам неведомо, что Толстого с Булгаковым мы не будем напоминать даже в темное время суток? Хотя первый гений уже никому не интересен, а второго лет через десять станут любить только авторы учебников. Мы же выскользнем из памяти читателя, как только перестанем раздражать его зрительные рецепторы… Да, вы все-таки очень приземленный тип, Лямин.
