вольности! Ликованья! Блаженства! Я чувствовала
бессмертие… И все это потому, я скажу, что я… я словно вдруг припомнила нечто ПЕРВОЕ. Позабытое. Казалось бы, позабытое навсегда при моем рождении
человеком. Все сущее вдруг предстало передо мной как единое и единственное Кольцо. И это было кольцо-
поток… и я вдруг поняла,
что такое есть Сама Истина! Но только исповедовать эту Истину невозможно, боги! Ее стремительное, как молния, нападение оставило меня столь же быстро, как и наитствовало. И сохранилось вот только это Искусство течь и… живая радость. Я вроде бы уже и не
знаю, но хорошо помню, что я
узнала. И это словно обетование! Уверенность не покинет меня теперь. Она возгорается во мгновение от одного только вспоминания Того Мига…
Друзья молчат, как очарованные этим рассказом, кратким и сбивчивым.
Исповедью души богини.
Трепет сокровенного знания, близости его передается сердцам: задумчивые тихие улыбки светят на лицах… Селий, наконец, произносит:
– А ты, похоже… летаешь и повыше меня, Элейна!
Тяжелые мерные волны стучатся в борт. И рушатся с корабля в них воины, закованные в медные латы, и бредут к берегу. И белый бегучий гребень скрывает их иногда по плечи. Стрельцы вздымают над головами тулы и налучи, стремясь уберечь тетивы от влаги брызг.
Находники обнажают клинки, как только из воды показываются их поножи. И молодые из них несут прямо перед собой блеск лезвий; бывалые ж опустили руку и чертит острие след, рассекая волны.
Перестроение в боевой порядок начинается сразу же, как только позади осталась пенная кромка. По береговому склону стремится вверх, медленно, смертоносный веер. Сверкающий, он приближается к полису.
Воинственные пришельцы замечены жителями его и, вероятно, уже давно. Кто выглянул из дверей и замер; кто бежит к площади, привыкнув поступать так при любом событии, которое не укладывается в размеренное течение повседневной жизни. Подобно тому, как огонь перекидывается при пожаре с кровли на кровлю, бежит со двора на двор заполошный крик:
– Микайны!
У древнего обломка скалы, что напоминает вскинутую ладонь, стремительно увеличивается толпа.
Враги близятся. Высокое солнце шлет блики с блях и чеканных панцирей, с круглых шлемов. И кажется, будто б отделился от волн и неумолимо накатывает, двигаясь по береговому откосу вверх, морской блеск.
И выдыхаются крики. Безмолвие накрывает площадь, и оно нестерпимо… Все жаждут услышать голос, отдающий распоряжения, хоть какие-то. Никто не в состоянии даже думать о том, чтобы заговорить самому.
