Лейтенант Тугов повернулся к Александру красивым, с румяными скулами лицом, сказал с подчеркнутым дружелюбием:
– Напрасно, товарищ сержант, волынишь с немчурой. Они наших пленных запросто расходуют. В твоей доброте бандиты видят слабость, а не великодушие.
Скажи эти слова кто-нибудь другой, Александр нашел бы их разумными. Но за Туговым не признавал правоты. Александра неудержимо повлекло на стычку с ним.
– Я знаю законы, как поступать с пленными, товарищ лейтенант.
– Ясаков, я приказываю тебе не давать пищу паразитам, – все так же миролюбиво, с сознанием своего превосходства продолжал Тугов.
Ясаков смотрел на Крупнова исподлобья, упрямо, но, заметив, как нижние веки сержанта приподнимаются к загорающимся гневом зрачкам, выпрямился.
– Есть дать германцам жратву! Не угодишь, еще пожалуются в МОПР. Родня классовая, ягнячья лапа!
Тугов вырвал у Ясакова ложку. Александр «на минутку» отозвал лейтенанта в заросли елового молодняка, к берегу речушки. Бледнея вдруг озябшими скулами, сказал замедленнее, округлее обычного:
– Прошу оставить роту.
– Как ты разговариваешь с командиром! – вспылил Тугов. – Кончай нянчиться с пленными. Приказываю тебе рассредоточить роту и группами в два-три человека скрытно пробираться к своим.
В душе Александра никогда не засыпало чувство взаимосвязанности людей. В семье, на заводе, в армии он привык быть душой с товарищами, несмотря на свой неподатливый норов.
«Рассыпать роту и поодиночке к своим? Да это смерть, растворимся, как цинк в кислоте. За это расстреливать надо», – подумал Александр и сказал резко:
– Отыщите, товарищ лейтенант, потерянный вами штаб и командуйте там всласть.
Тугов приподнялся на цыпочки, дотянулся до головы сержанта, надвинул пилотку на его глаза.
Пилотка упала.
– Подымите, товарищ лейтенант. – Крупнов шагнул к Тугову.
И было что-то такое решительное и недоброе в этом шаге, что Тутов попятился, оступился в омуток.
«Диспут закончился. Саня шутить перестал, – решил Ясаков, направляясь в заросли, чтобы на всякий случай быть рядом с Крупновым. – И все из-за этих немцев, черт бы их побрал, зря мы их не постукали вгорячах».
Александр поднял пилотку, тщательно стряхнул с нее хвою, надел чуть бочком на светло и коротко курчавившуюся голову. Остывая сердцем, ослабил до белизны сжавшие винтовку пальцы, прошел мимо Ясакова.
Тугов, чертыхаясь, вылез на берег, снял сапоги и вылил из них воду.
– Я знаю, зачем ему пленные, – говорил он Ясакову, выжимая портянки. – Они для него нечто вроде пропуска. Загребут нас немцы, а он: вот ваши, пожалуйста. Я кормил и поил их.
