— Нет уж, Дороша. Ты ищи-ка себе добычу среди молодых и неопытных. А я воробей стреляный, — с укоризненной улыбкой ответил чародей, внимательно проверяя, хорошо ли оседлали его коня. Женщина в отчет залихватски расхохоталась:
— Стреляный? Да уж скорее меченый!
Кастема машинально поднял руку к виску.
— Да уж… Некоторым повезло ещё меньше, — махнул он головой куда-то в сторону частокола, на что хозяйка захохотала ещё громче.
Во двор вышла заспанная служанка со свёртком в руках. Баронесса тут же повернулась к ней.
— Льешка, сонная тетеря, ну где ты бродишь? Отдай это господам, да живее же! — и тут же с беззлобным "Запорю!" отобрала у неё сверток и сама протянула его уже сидевшему в седле чародею. — Вам припасы на дорогу. Знаю я, чем тут кормят по постоялым дворам!
И пока Кастема был занят, привязывая объемный мешок с провизией к луке седла, она молча, с чуть погрустневшим лицом, стояла рядом, рассеянно поглаживая Орлика. Как показалось внимательно наблюдавшему происходящее Гиллу, тому эта неожиданная ласка понравилась.
— Хороший конь.
— Благодарю, гра-сина…
— Ну-ну… Давай-ка без придворных реверансов! — оборвала баронесса Кастему, вложив в последние слова изрядную долю снисходительного презрения.
— Спасибо тебе, Дорош. За хлеб и за кров.
— Да… Будешь в наших краях, заезжай к нам. Ты и твой друг, — повернулась она к Гиллу.
— Благодарю тебя, высокородная гра-сина! Гостеприимство этого дома уступает лишь красоте его хозяйки! — каким-то наитьем Гилл понял, что выговор за «реверансы» вряд ли будет распространяться и на него. Судя по ответному кивку женщины, он угадал.
— Будьте осторожнее в пути. Что-то у нас в последнее время на дорогах ба-аловаться много стали, — потянула она это безобидное слово, словно вкладывая в него новый смысл.
Кастема лишь кивнул в ответ и тронул коня. Гилл тоже промолчал, отметив про себя, что чародей, похоже, ни словом не обмолвился с хозяевами усадьбы о вчерашнем неудачном нападении разбойников. А ведь то, что он легкомысленно назвал «замком», вряд ли выдержало бы штурм даже плохо вооруженных лихих людей.
Когда они уже выезжали за ворота, Гилл обернулся, и у него ёкнуло сердце — то ли от того, что в этот момент под ним споткнулся конь, то ли от открывшейся картины. Между беззвёздной высью тёмно-синего неба, сливающегося внизу с чернотой неосвещённой усадьбы, и предутренней тьмой утоптанного снега пополам с навозом — простоволосая женщина в длинном охотничьем кожухе с беспокойным огнём факела в руке и с грустным взглядом чёрных глаз…
