О, оскорбленная невинность! Как приятно было, цедя слова сквозь зубы и отворачиваясь, рассказывать ей о ночном происшествии: и как все мы едва не погибли, а Рыб почти погиб, а паутина у Паука сгорела, и он теперь висит под потолком на одной ниточке, подобно мерзкого вида украшению, и как мы сражались неизвестно с кем или с чем, а ее, Лады, не было дома, чтобы нас защитить…
И как сладостно для нас было наблюдать чистосердечное раскаяние Лады, когда она, упав на коленки, обливаясь слезами, целовала и меня, и Пса, и Домовушку, и даже Жаба, и когда она кинулась в ванну посмотреть, что там с Рыбом, и быстренько изменила режим приготовления воды – мы-то, темные, и не знали, что разные раны лечатся водой различной концентрации, – и Рыб оживился, задергал хвостом, замахал плавниками, и чешуя его засверкала под лучами электрической лампочки в шестьдесят ватт, как будто под лучами солнца, а Лада, по-прежнему со слезами на своих голубых глазах, позвонила на работу, сказала, что ночью в ее квартире был пожар, и отпросилась на три дня, а потом взяла в свои белые ручки тряпку и стала вместе с нами мыть грязные стены… А мы все хмурились, и отворачивались, и не прощали ее, пока она, вконец расстроившись, не попросила прощения, обещая – опять же со слезами – никогда-никогда-никогда больше так не делать…
И мы ее простили. Мы перестали дуться, а Лада – плакать, и работа пошла быстрее, и шерсть стала расти гуще, и вот уже Пес, поглядевшись в зеркало, решил что может позволить себе выйти во двор – для него бедняги, это давно стало неотложной потребностью, но опаленный, почти голый, он прежде стеснялся показаться на глаза кому-либо, кроме домашних; Лада, оставив на время мытье, побежала в магазин стройматериалов за новыми обоями; Домовушка, отмыв наконец аквариум дочиста и наполнив его свежей водой, торжественно поместил окончательно очухавшегося Рыба в его подводный грот, и на рыле Рыба засияла его прежняя рассеянная улыбочка, несмотря на то что все водяные растения в аквариуме погибли и там было пусто и голо, как на плацу перед казармой; а Паук, по-прежнему храня молчание, принялся строить себе новую паутину, по моему скромному мнению неспециалиста, куда более красивую и затейливую, чем прежняя… Домовушка же поставил на огонь кастрюлю с молочком и приготовился варить всем нам кашку.
Пес заскребся в дверь, и я пошел его впустить, потому что Домовушка был занят – молоко закипало, и он держал ложку наготове, собираясь всыпать в кастрюлю манную крупу. Затворяя за Псом дверь, я заметил, что по лестнице на нашу площадку поднимается некто в милицейской форме, но не придал этому особого значения… Мало ли кто появляется на нашей лестнице – слава богу, три десятка квартир в парадном, а лифт в последнее время стал часто ломаться. Но тут раздался звонок в дверь, и я понял, что этот некто направлялся к нам, что дюжий сосед-сантехник выполнил свое обещание и пожаловался участковому.
