Мама прошлась по комнате, посмотрела в окно, потом вытерла пыль с малахитовой коробочки, где хранились ее стеклянные драгоценности, и сказала, очень спокойно:
– Вот что, Матрена Павловна. Так долго продолжаться не может. Вы изуродуете нам ребенка. Вы его уже изуродовали. А я стала психом.
– У меня есть один знакомый псих, – сказал Рис. – Петька Баулин.
Бабушка погладила его по голове.
– Ну что ж, внучек. Твою Бабушку гонят из этого дома.
– Я не гоню, Матрена Павловна, но другого выхода нет. Внука вы будете видеть лишь раз в неделю, по воскресеньям. Я решила твердо.
Проходя мимо меня, Бабушка задержалась.
– А мой сын ничего не скажет?
– Я считаю это разумным, – сказал я.
– Тогда всего вам хорошего.
Бабушка двинулась к выходу с большим достоинством. Сказалась привычка выходить из зала в президиум на глазах сотен людей. Она шла, гордо подняв голову, ступая твердо и уверенно.
– Денег я вам не дам, – сказала Бабушка, взявшись за дверь. – Вы не умеете с ними обращаться. Все деньги вы тратите на свои туалеты да развлечения, а ребенок у вас ходит разутый и раздетый. И вдобавок вечно голодный. Голодный ребенок – это самое последнее дело. Прощайте.
– Ба-бу-ля-я-я-я! – завопил Рис.
Бабушка приостановилась.
– Прощай, внучек. Выгнали твою бабушку. Ладно уж невестка. Сын… Бог вам судья, – сказала Бабушка. – Живите, как хотите. – И она вышла, осторожно прикрыв дверь.
– Баба! – крикнул ей вслед Рис. – Ночью я прибегу к вам!
– Становись в угол и будешь стоять там до глубокой ночи! – сказал я.
Ночью Мама плакала. Утром она уезжала в Москву, чтобы затем вылететь за границу, и плакать ей было никак нельзя, потому что кто же это уезжает за границу с заплаканными глазами? Но все же Мама не могла удержаться.
– И никакого выхода, – всхлипывала Мама. – По-настоящему видим его лишь в воскресенье. Разве его за это время воспитаешь? Твои родители… Днем и ночью вьются над ним… А теперь вот еще я уезжаю… Тебе на сборы скоро… Опять он с ними останется…
– Ну и останусь! Что такого? – раздался рядом голос.
Мама даже подскочила от испуга.
– Ты что здесь делаешь?
Оказывается, Рис в темноте прокрался в нашу комнату и спокойненько слушал весь разговор.
– За то, что пришел подслушивать, – сказал я, – будешь стоять в углу до утра.
– Я пришел попросить прощения. За то, что просят прощения, не наказывают.
– Надо было просить прощения раньше, а не прокрадываться… как обезьяна.
– Обезьяны не прокрадываются, а скачут.
– Марш назад в угол!
