и обременять своими горестями бывшего сюзерена, ибо там даже богатые в прошлом люди не имели теперь средств к существованию и не могли себе позволить купить вволю хотя бы соевого творога. И Сабуро Хигаси выбрал Коею. В отдаленном прошлом это был край его предков, в недавнем – место, где он сражался, потерпел поражение и был взят в плен. Он удалился в деревню Фудзими близ Кофу. А что стало с его семьей, с его домом? В его усадьбе на улице Банте жил теперь какой-то офицер, бывший командир одного из отрядов «кихэйтай»
[56] клана Тёсю. Жена, слишком слабая, чтобы пережить смутные времена, заболела, стала харкать кровью и лежала теперь в могиле вместе с так и не увидевшим света младенцем. Старуха мать, потрясенная событиями реставрации, потерявшая рассудок от горя из-за смерти невестки, покончила жизнь самоубийством. Купец Гихэй Эттюя, по-прежнему торговавший лекарствами в квартале Канда, передал Хигаси корзинку, в которой лежали их поминальные дощечки,
[57] пряди волос, ящичек со старинными золотыми монетами, родословная рода Хигаси, документы, на многих из которых стояла красная печать сегуна, несколько больших и малых мечей да кимоно с гербами в виде мальвы. Бедняга считал себя виновным перед Сабуро за то, что не сберег его мать и жену, но, по совести говоря, ему самому едва удалось спасти свою жизнь и бедный свой домик.
Сабуро Хигаси удалился в деревню близ Кофу. У него было небольшое состояние в старинных золотых монетах – счастливая неожиданность при скитальческом образе жизни, который ему приходилось вести до сих пор. Имелась практическая сметка – не меньшая редкость в самурайском сословии, а бережливость и прилежание давно уже стали его второй натурой. Все это дало ему возможность кое-как существовать. Он купил участок земли и дом – небольшие. Нанял работников – немногих. Устроил в деревне школу. Увлекался фехтованием, охотился. Ему посватали девушку из самурайской семьи, и он снова женился. Вскоре родился сын. Хигаси никуда не выезжал, никуда не показывался. В деревне его звали «учитель». Так, словно во сне, прошли двадцать лет. Но спал ли Хигаси? Нет. Пусть ни единого слова не сорвалось с его крепко сжатых губ, но мрачное пламя ненависти к произволу и насилию Тёсю и Сацума, вспыхнувшее в его сердце двадцать лет назад, до сих пор пожирало его душу. И многие события окружающей жизни, словно хворост, поддерживали это зловещее пламя. Вокруг менялись люди, менялась жизнь, но ненависть, словно страшная опухоль, терзала его. Она, эта опухоль, состарила его раньше срока. Затаившись далеко от столицы, по ту сторону Фудзи, он неустанно и жадно следил за тем, что происходило в стране.
