Больше всего боялся Антон столкнуться с теми, с кем прежде служил. Они-то про него все знали. На такой крайний случай и приберегал покаяние. Ежели что, в ноги не постесняется упасть. В конце концов они хоть и неверующие, но христиане – значит, милосердны, чего не скажешь' о славных воинах Ислама. Нагляделся Антон досыта. С пленными, то бишь неверными, мусульмане вытворяют страшное. Ленты из кожи вырезают, вниз головой подвешивают, мужские «достоинства» из живых выдирают… Они способны на все – эти фанатики веры. Не дай Бог оплошать и разгневать Жабу…
Издалека доносились автоматные очереди. В повлажневшем к ночи воздухе они звучали глухо. У моджахедов в лагере небольшой полигон для тренировки в ведении огня на разные дистанции, там же, на крутом склоне, отрабатывались горные упражения. Теперь это не те духи, что начинали войну в восьмидесятом. В пакистанских лагерях они проходят солидную подготовку, полгода отрабатывают тактику партизанских действий…
– Почему не спишь, Моряк? – спросил неожиданно лежащий рядом Пушник. – Думы тяжкие гложут?
Антон вздрогнул. По спине побежал холодок.
– А ты почему, как в засаде, тишину слушаешь? Может, чужие мысли читать умеешь?
– Могу и мысли… если плохие.
– А с чего им хорошими быть? Дело дрянь. Полный беспросвет.
– Надо держаться – это единственное, что у нас невозможно отнять. Погляди на Танкиста, пропадает мужик…
– Собаке собачья смерть…
– Ты уверен?
– Конечно, Жаба его с головой выдал.
– То-то и оно, что выдал, – протянул Пушник. – А по идее, если Танкист его человек, должен бы законспирировать поглубже.
К горлу подступила тошнота. Антон знал уже это состояние, когда страх начинал вызревать изнутри. Чертов прапор, чтоб ему провалиться, чтоб ему никогда на ноги не встать. Догадлив, собака, глубоко копает.
– Значит, Танкисту веришь, а другим – нет? – пошел напролом Загоруйкин.
– Не нравится мне эта история, Моряк. Дешевкой пахнет. А насчет веры, если честно, так до конца здесь, только на себя могу положиться.
– А я, выходит, мразь?
– Прешь, как танк, – заметил Пушник с досадой.
Антон прикусил язык. Углубляться дальше не следовало. Разговор с выяснением отношений мог завести в такие дебри, из которых без потерь не выбраться.
– Ладно, время покажет, – примирительно сказал Антон, решив, что с прапором надо держать ухо востро. – Рассказал бы лучше, как тебя взяли?
– На перевале… Я там один остался, отход ротыприкрывал.
– Что ж со всеми не ушел? Из-за ног?
