Она застыла у распахнутой задней двери «Бензина и еды», бледная и дрожащая в ослепительных лучах солнца.
– Простите, – проговорила она. – Я только хотела налить воды. В холодильнике простой воды не было, а кока-колы мне не хотелось. Я только хотела налить воды из крана.
Чувствуя спиной, что за ним идет Хорхе, Сол вошел в кухню. Мужской беспорядок: двадцать кружек с недопитым кофе, коробки от пончиков, пивные банки, молочные пакеты. Ложки, ножи, вилки. Он сам тоже так жил, и Элена вечно его песочила, что он не моет за собой посуду – просто берет каждый раз чистую. И тут Сол увидел за дверью фигуры. Откуда-то донесся голос Хорхе:
– Простите, но это мой дом.
Их было три: красивая, много потрудившаяся на своем веку женщина и две маленькие девочки, одна младшего школьного возраста, другая – не так давно научившаяся ходить. Они сидели на стульях, держа руки по швам, и смотрели прямо перед собой.
Лишь благодаря тому, что они не моргали, что их тела не вздымались в такт дыханию и сердцебиению, Сол догадался, кто перед ним.
Цветовая гамма была абсолютно адекватной. Он прикоснулся к щеке женщины, к свисающему темному локону. Все теплое, мягкое. Как у настоящей. Текстура – один в один кожа. Его пальцы оставили след на пыльной щеке. Они сидели не мигая, не шевелясь, женщина и ее дети, замурованные в склеп из своих личных вещей, а ныне – экспонатов. Фотографии, игрушки, мелкие украшения, любимые книги и безделушки, гребни, зеркала. Картины и одежда. Вещи, из которых строится жизнь. Сол расхаживал между фигурами и их имуществом, зная, что вторгся в святилище, но влекомый необоримой силой к этим симулякрам.
– Это ваши? – где-то вдали спрашивала Элена, а Хорхе кивал, и его губы шевелились, но слова не получались. – Простите, пожалуйста, простите, ради бога.
– Сказали, разрыв, – произнес наконец Хорхе. – Ну знаете, эти шины, про которые говорят, что они сами себя латают и никогда не рвутся? Они порвались. Они полетели за барьер вверх тормашками. Так сказал шофер грузовика. Раз – и все, он видел, как они висят вверх тормашками. Точно время для них остановилось, понимаете. – Он замолк. – Потом у меня долго было темно перед глазами: совсем спятил, знаете? Когда я снова стал видеть жизнь, я купил вот это все на страховку и компенсацию. Как я говорю, все на свете – лишь атомы, амиго. Надо их расставить в правильном порядке. Загнать куда хочешь, заставить делать что ты хочешь.
– Извините, что мы зашли без спросу, – произнесла Элена. Но Соломон Гурски стоял среди реконструированных мертвецов, стоял с таким лицом, будто его взгляд, пронизывая близкие вещи, уперся во что-то далекое, увидел самого Бога.
