А во время каникул, когда Глорский приехал в Рябовск, у них произошел крупный разговор. Иван Ильич выглядел мрачным, не отвечал на шутки, а когда Борис завел разговор о своем творчестве, прямо сказал, что это халтура, что Глорский не растет, а пишет, как «самодовольный буржуа». Борис, который уже успел привыкнуть к славе, обиделся страшно. Он ушел, сказав на прощание: «Эти классики совсем затуманили вам голову. Если я самодовольный буржуа, то вы розовый идеалист».
– Когда-нибудь поймешь, да будет поздно, – сказал Иван Ильич.
На этом они расстались. При встречах бывший учитель отворачивался.
* * *
Глорский вскочил и долго не мог сообразить, где он. Холод. Брезентовый потолок. Луч солнца, проходящий над глазами, в темноте, как луч фонарика. Снаружи доносилось ровное гудение.
Он откинул полог и вылез из палатки. Игорь варил в траве на маленьком примусе суп из концентратов. Рядом стоял котелок с чистой водой и лежала пачка чая.
– Выспался?
– Ничего…
– Пойди искупайся. Вода – чудо.
Глорский взял мыло, полотенце, зубную щетку и стал спускаться, срывая камни с обрыва, к ручью. Солнце только что вставало. Оно еще путалось в обрывках тумана и обломках гор, но противоположный склон уже сиял по-летнему знойно. По камням неслась стеклянная вода. Лес на той стороне был еще сырым и холодным. Из-за нависшего обрыва он, наверно, никогда не просыхал.
Горный поток выбегал из широкого ущелья с большой скоростью, хотя был мелок. Он бушевал в водоворотах вокруг небольших камней, осторожно облизывал валуны и утихал у берегов. Борис положил вещи на скользкий от росы валун и опустил в поток руки. Вода была обжигающей.
Глорский снял куртку, рубашку и майку, в которых спал, машинально отметил, что все измялось и грязное, а на брюках большое кровяное пятно. Рядом была неглубокая ложбинка. Если встать на лежащие рядом валуны, можно дотянуться до воды. Ледяная струя пробежала от подбородка до пояса, оставляя красные полосы, как от удара ремнем. Он стал быстро плескать себе воду на лицо, грудь, живот. Постепенно тело перестало ощущать холод, онемело. Тогда Глорский быстро растерся жестким рубчатым полотенцем. Струя унесла взмутненную воду, ложбинка опять стала прозрачной, и там плавала маленькая рыбка. Тело горело. Прилетел с гор холодный ветерок, но Глорский не ощутил его.
Не одеваясь, Борис вернулся к палатке. Их поляну уже освещало солнце.
– Ну как?
– Отлично.
– Подкрепимся и двинем.
Чай, крепко заваренный, уже дымился на траве. Глорский налил в большую жестяную кружку и стал пить маленькими глотками. Горячая струя растекалась по телу, борясь с ознобом.
