– Ван Ич, можно в шкаф?
Учитель литературы в это время шпарил наизусть главу из «Былого и дум» и, естественно, этот идиотский вопрос оставил без внимания. Тогда Синицын вперевалку направился к шкафу, раскрыл его и стал в нем рыться (шкаф был преогромнейший).
– За-ш-ш-ка-ф-ф-ф, – зашептал Пяткин шепотом, который смог бы разбудить заснувшего летаргическим сном.
Сделав несколько кругов по классу, учитель литературы наконец заметил рывшегося в шкафу Синицына. Продолжая читать главу, Ван Ич побежал к шкафу. И вот, когда он пробегал расстояние между столом и шкафом, кто-то довольно отчетливо вскрикнул:
– Ой!
Иван Ильич перестал читать и остановился.
– О-ей-ей! – наконец уже явственно раздался вопль.
Все раскрыли рты от изумления. Крик явно шел из-под земли. Чтобы проверить свое предположение, Ван Ич притопнул ногой. И тогда уже человек под землей заорал не своим голосом. Учитель литературы с выражением почти мистического ужаса на лице уставился на половицу. Из-под пола вылез взлохмаченный, поцарапанный Глорский. Из правой щеки, куда ему вонзился гвоздь от половицы, сочилась кровь.
– Здравствуйте, Ван Ич! – поздоровался Глорский.
– Да-да, – сказал он. – Я слышал… Это вы играете в прятки…
– Да, Ван Ич.
– Но все-таки, согласитесь, на уроке литературы, особенно когда мы проходим Герцена…
– Я понимаю. Извините, пожалуйста, Ван Ич.
– Нет, нет… особенно когда мы проходим Герцена…
– Я больше не буду, Ван Ич.
– Нет… нет… Если вам не интересна жизнь Герцена и вы предпочитаете играть в прятки, вместо того чтобы читать «Былое и думы», я не буду вам мешать. Пожалуйста, продолжайте.
– Да нет, Ван Ич, я предпочитаю «Былое и думы».
– Нет, прошу вас, полезайте назад… Как ваша фамилия?
– Глорский, Ван Ич. Я всегда с удовольствием читал «Былое и думы», Ван Ич.
– Нет… прошу вас.
– Но я очень люблю «Былое и думы».
– И все-таки я не хочу насиловать вашу волю.
– Это не насилие, Ван Ич. Мне самому надоело лежать под полом.
– И все-таки полезайте назад… Как ваша фамилия?
– Глорский.
– Полезайте, товарищ Глорский Надо всегда доводить дело до конца.
– Я в другой раз, Ван Ич.
– Если вы не полезете назад и тем самым нарушите свои обязательства перед товарищами, я вынужден буду доложить директору… э… э… о вашей непорядочности.
Лезть под пол было, конечно, лучше, чем идти к директору, и Глорский, тяжело вздохнув, опять лег под пол.
С тех пор ритуал начала урока у Ивана Ильича несколько изменился. Он уже не кричал с порога: «Сегодня – Пушкин!» или: «Сегодня – Добролюбов!», а вежливо осведомлялся:
