К общему удовольствию, мы решили мыть «ролле» каждое воскресенье. И тот, кто в воскресное утро не чистил «ролле» 1925 года выпуска, стоящий, как статуя в запущенном саду, потерял одну из самых больших радостей в жизни. Полтора часа уходило на наружную часть и еще полтора – на внутреннюю. Обычно я начинала с помощи Льюису, занимавшемуся фарами и радиатором. Затем, уже самостоятельно, переходила к обивке. Интерьер – это мой конек! За «роллсом» я ухаживала лучше, чем за собственным домом. Я покрывала кожу сидений специальной пастой, а затем полировала ее замшей. Драила деревянные части приборной доски, заставляя их блестеть. Потом, подышав на диски приборов, протирала их, и перед моим восторженным взором на сверкающем спидометре появлялись цифры «80 миль/ час». А снаружи Льюис, в тенниске, трудился над покрышками, колесами, бамперами.
К половине двенадцатого «ролле» сверкал в полном великолепии, а мы, млея от счастья, потягивали коктейли, ходили вокруг машины, поздравляя себя с завершением внутренних работ. И я знаю, чему мы радовались: полной бессмысленности наших трудов. Пройдет неделя – ветки снова сплетутся вокруг «роллса», а мы никогда не будем им пользоваться. Но в следующее воскресенье мы все начнем сначала. Вновь вместе откроем радости детства, самые неистовые, самые глубокие, самые беспричинные. На следующий день, в понедельник, мы возвратимся к своей работе, за которую получаем деньги, размеренной и регулярной, позволяющей нам пить, есть и спать, к работе, по которой все о нас и судят. Но как же я иногда ненавидела жизнь и ее деяния! Вот ведь странно: может быть, чтобы любить жизнь по-настоящему, надо уметь как следует ее ненавидеть…
Однажды чудесным сентябрьским вечером я лежала на террасе, закутавшись в один из свитеров Льюиса, которые мне нравятся: теплый, грубый и тяжелый. С определенными трудностями, но я все же уговорила Льюиса сходить как-то раз со мной в магазин, и он, благодаря своему весьма приличному заработку, пополнил свой до того скудный гардероб. Я часто надевала его свитера; я любила носить одежду мужчин, с которыми жила, – думаю, это единственный грех, в котором они могут меня упрекнуть. В полудреме я просматривала удивительно глупое либретто для кинофильма, к которому от меня требовали за три недели написать диалоги. Речь шла о глупенькой девчушке, которая встречает интеллигентного молодого человека и под его влиянием расцветает прямо на глазах, или о чем-то в этом роде. Единственная проблема состояла в том, что эта простая девушка казалась мне куда более интеллигентной, чем молодой человек. Но к сожалению, ставился фильм по бестселлеру, так что линию сюжета изменить я не могла. Итак, зевая, я с нетерпением ожидала прихода Льюиса. Но увидела вместо него в простом твидовом, почти чёрном костюме, но зато с огромной брошью на воротнике знаменитую, идеальную Лолу Греветт.
