– Судно я знаю, – смутилась Магомедова.
– Слава богу, – вздохнула медсестра, – догадливое дите.
– Подполковник Дранко, наверное, очень добрый? – спросила Зарема.
– Мировой папашка, – выпалила Ильинская.
– И он очень любит… летчиков. Он вчера сказал, что всех, кого ему пришлось оперировать, – всех спас, кроме одного.
У веселой Женьки вдруг потухли глаза.
– Да, он сказал тебе правду. Он не мог спасти только одного летчика… Собственного сына.
– Что ты говоришь, – прошептала потрясенная Зарема.
У высокой белой двери они остановились, и Зарема долго не сводила глаз с белой таблички, где виднелась жирная семерка.
– Ой, Женя! Сердце колотится, – призналась она, – ноги чугунные стали. А я не должна, не имею права волнение ему показывать.
– Иди, иди, – сердито подтолкнула ее Ильинская.
Зарема решительно открыла дверь и остановилась на пороге. Палата была довольно просторная, с большим окном. Две кровати стояли у противоположных грязновато-серых стен. Две тумбочки, два стула и два забинтованных человека. Даже не сразу установила Зарема, к какой из коек ей надо идти, потому что раненые лежа, и к ней головами, и сквозь марлевую занавеску она не сразу узнала Николая. Она быстро приблизилась к его изголовью и остановилась, опасаясь напугать его внезапностью своего появления. Но Демин, вероятно, ее ожидал.
– Садись, – сказал он просто.
– Как ты узнал, что это я?
– Кто же еще может так тяжело дышать? – слабо рассмеялся он.
– Откуда ты взял? Я совсем, совсем спокойна.
– Не выдумывай. Лучше скажи: кормили тебя или нет, где ночевала?
– У одной прекрасной девчонки, – ответила Магомедова. – У медсестры Жени Ильинской. Она меня накормила и напоила не хуже родной матери.
– Это хо-ро-шо, – протяжно одобрил Демин. А теперь бери стул и садись. В ногах садись, чтобы я тебя видел.
Устроившись у его ног, она робко подняла глаза.
Правая нога Демина от ступни до колена настолько плотно была обмотана бинтами, что представляла тяжелую култышку. На спине она тоже увидела повязку, и правая сторона лица была забинтована. Зара видела лишь часть его лба да разметавшиеся, жесткие оттого, что к ним давно уже не прикасалась расческа, вихры. Демин пристально смотрел на нее свободным от повязки широко раскрытым глазом. Шершавым языком облизывал сухие, потрескавшиеся губы.
– Ну что, видишь, какой я? Федот, да не тот.
Голос у него был хриплый и резкий, слова прозвучали грубовато, но Зарема сделала вид, что ничего этого не заметила. Она опустилась на колени, Демин близко от себя увидел ее странно похорошевшее лицо, свежее, будто росой умытое, радостный и тревожный взгляд ее больших черных глаз.
