– Ты обществу мешаешь, – нашелся Илья.
– А общество твое – это кто?
– Вообще… – он широко повел рукой. – Люди.
– А я – кто?
Илье захотелось ответить позаковыристей, но на ум ничего не пришло.
Пора кончать, понял он. Этот восьмидесятибалльный дебил нарочно голову дурит, отвлекает.
– Мне не избежать… – сказал Тарасов. – Судьба человека не может отличаться от судьбы человечества. Сознательное упрощение… автоэнтропия, если угодно, и как результат – самозаклание. Я к твоим услугам, палач.
Илья кончиком ножа почесал себе спину.
– Я не палач.
– Тогда санитар. Любая мотивация хороша, если она действенна.
– Тарасов… сколько у тебя баллов?
– Ты в курсе. – Он медленно надел очки и расправил плечи. – Режь меня, санитар. Спасай свое общество.
Что-то было не так. На месте врача Илья, без сомнения, поставил бы диагноз «болен мозгами». Но сейчас он играл роль не медика, а судьи, и диагноз приравнивался к смертному приговору. Тарасовым, конечно, надо было заниматься – лечить, лечить и лечить. Но не убивать. Если казнить всех странных людей, то на Земле, считай, никого и не останется.
– Царапин! – проскрежетало в динамике. – Ты сделал?
– Нет… – обронил он.
– Связь!
Илья выругался и, нажав кнопку, ответил:
– Нет еще. Но я на месте. Кое-что выясню…
– Царапин, не трепись с ним. Выполняй и уходи. Быстро!
– Начальство беспокоит? – улыбнулся Тарасов, снова снимая очки.
– Что ты молчишь, Царапин? – гаркнули за ухом. Тарасов, глядя на Илью, затрясся от безмолвного смеха и потянулся к карману, из которого торчал белоснежный платок.
– Царапин! Вопросов объекту не задавать! – надрывался динамик, тревожа какой-то хилый нерв возле уха. – Объект опасен. Предупреждаю тебя, Царапин!..
– Да все, все!.. Все! – повторил Илья, прижимая часы к подбородку.
Он на секунду выпустил чера из поля зрения, а когда шевельнулся, увидел, что тот находится гораздо ближе, чем раньше. Тарасов завершал длинное движение правой кистью, в которой вдруг что-то блеснуло. Не позволяя себе анализировать, Илья выбросил вперед руку с ножом, выбросил так резко и далеко, как только мог И, почувствовав, что попал, провернул лезвие в обе стороны.
Рефлексов за четыре года спокойной жизни он не утратил. Илье приходилось сидеть не только на западе Европы, но и в местах менее комфортных, например, в, Африке или на юге Камчатки, где слово «юг» кажется издевательством. Правильно вести себя в тюрьме Илья научился еще в первый срок, и особых проблем у него не возникало, но, кроме проблем особых, были и рядовые, каждодневные – они-то и дали ему множество полезных навыков.
