И этот идиот Чиппи, конечно же, купился. Просто не смог не похвастаться. Рассказал Джимми Флинну и всем, кто был в баре, о том, что они стали свидетелями игры в футбол человеческой головой.
Понятно, началось всеобщее ликование. Выпивка за счет заведения. Все улыбались им. Трогали их руками. А один затеребил ее за рукав и сказал, что он репортер «Энквайрера», крупнотиражной газеты общенационального значения.
– Неужели вы не знаете нашу газету? В любом супермаркете по всей стране. Лежит прямо рядом с кассой. Да ведь и сотня вам не помешает, верно? Ну хорошо, две сотни. Только расскажите мне вашу историю. Дайте мне эксклюзивное интервью. Давайте рассказывайте. Да бросьте вы, на хер, ломаться. Воды в рот набрали, что ли? Ну, давайте же. Своими словами. Ну, пусть малышка сама расскажет. Своими словами. А теперь посмотрите сюда.
И две вспышки магниевой лампы. Одна – на Чиппи, другая – на нее.
На следующий день не случилось ровным счетом ничего. Те двое безумцев так и не появились. А она боялась того, что они возьмутся за нее и обойдутся с ее головой привычным для себя способом.
Еще через день «Энквайрер» поступил в продажу – в киосках и в супермаркетах. И по-прежнему никто ее не сцапал, никто не пришел по ее душу. Ужас, вызываемый у нее одним только именем Баркало (кем бы ни был на самом деле этот человек), начал мало-помалу сходить на нет. Зато воспоминания о дармовой выпивке, о всеобщем восхищении, о стодолларовой купюре – вот они-то стали казаться по-настоящему сладкими.
Когда через пять минут после ее возвращения с работы зазвонил телефон, а она как раз поставила на огонь сосиски с кислой капустой для себя и для бабки, ей сразу же стало ясно, что звонит Чиппи, чтобы предложить ей побыть Лейси Огайо еще один вечерок.
– Ну, а я что тебе говорил, – воззвал он из трубки. – Не о чем беспокоиться. И нечего бояться. Пропусти по паре стаканчиков.
– Но голова, – возразила она. – Мы же оба читали в газете. И по ящику тоже видели.
– Да всем наплевать! Никто ничего не предпринимает. А раз не предпринимает, значит, и впредь не предпримет. Я хочу потратить на тебя честно заработанную сотню. Чтобы твой животик стал медово-нежным.
– Это похабщина, да? Ты несешь похабщину?
– Это любовь! Или тебе не кажется, что уже пора? Или тебе не кажется, что мне хватит простаивать без дела?
– Ну, не знаю…
– Послушай, хватит. Если к концу вечера ты не захочешь заняться со мной любовью, то с таким же успехом можешь пристрелить меня на месте. Мне все равно.
