Сейчас мне очень трудно восстановить обуревавшие меня в ту минуту чувства, сложные и грандиозные. Более всего, должно быть, меня поражает как раз их грандиозность. После того как многие дни и годы проходили в ничтожных страхах и скуке, в мелких докучливых занятиях и обидах, на нас вдруг сваливается явление большой значимости. Нам доверено, необычайно важное задание. Мы должны защитить нашу родину от врагов. И я понимаю, что при задании такого масштаба неизбежны страшные трудности и мучительные душевные конфликты. Мне приоткрывается глубинная суть вещей, мрачная и печальная.
Острее прежнего я сознаю, какая честь для меня – дружба с Китом. В моих глазах его родители вырастают до героев какого-нибудь древнего эпоса: благородный отец и предательница-мать разыгрывают извечный конфликт между добром и злом, светом и тьмой. А теперь самой судьбой Киту предназначено стать рядом с ними и поддержать честь одного, наказав другую за бесчестье. Мне тоже отведена в этой истории отдельная роль, пусть и скромная: роль верного вассала и оруженосца, без которого герою не обойтись.
Кажется, я даже понимаю, что Кит не только один из главных участников событий, которые мы въяве переживаем. Каким-то непостижимым образом он же и творит эти события. Он и раньше проделывал нечто подобное – достаточно вспомнить хотя бы убийства, совершенные мистером Гортом, или строительство межконтинентальной железной дороги и подземного хода между нашими домами. В каждом из этих случаев Кит произносил слова, и все выходило по его словам. Он рассказывал историю, и история оживала. Но прежде ни одна история не становилась взаправдашней, по-настоящему взаправдашной. А в этот раз…
Я сижу, уставившись на Кита, и жду, что он объявит мне, как нам действовать в этом рискованном приключении, в которое он нас втравил. Он сидит, уставившись в землю; погруженный в свои мысли, он явно позабыл о моем существовании. Такое с ним случается, и тогда он, как и его отец, в упор меня не видит.
Между тем в числе прочих обязанностей оруженосец должен бестолковыми советами подстегивать фантазию сюзерена.
– Может, рассказать все твоему папе?
В ответ – молчание. И я понимаю почему: ведь, едва выпалив свой вопрос, я уже представляю себе, что за таким шагом воспоследует. Мысленно вижу, как мы приближаемся к отцу Кита, который, насвистывая, работает в саду. Ждем, что он обернется или смолкнет, чтобы перевести дух. Ни того, ни другого не происходит. Кит вынужден подать голос:
