Не помогли ни слова, ни уверения. Упрямая Брунисента наотрез отказалась покидать замок, угрожая в случае, если управляющий или сама Анна захотят выдворить ее силой, выброситься из окна своей комнаты.
Так Брунисента осталась в замке, так и предстала вместе с Анной перед церковным судом, который длился несколько недель вплоть до первого декабря. Все время, пока шел скандальный процесс, по неслыханной щедрости коменданта Вокулера Робера де Бодрикура, знавшего отца Анны и ее лично, а также располагавшего сведениями о том, что юная воительница служила у самой Девы, обе девушки оставались под домашним арестом в своем замке. Из него, правда, вывезли столь любимую Анной бомбарду и установили пост вокулерской стражи, чтобы из Лявро не вылетели попавшие в силки птички.
2 декабря 1430 года в замок Лявро должен был прибыть главный инквизитор Лотарингии сьер Иоганн Казе, который и должен был, наконец, разобраться в этом странном деле и вынести окончательное решение.
Несчастные узницы томились в отведенной им комнате башни, не имея возможности ни выйти, ни подать о себе весточку. Анна уже почти поправилась и теперь расхаживала взад и вперед по комнате, тренируя ослабшие во время болезни мышцы и всячески стараясь смягчить положение Брунисенты, которая в преддверии конца вдруг ослабла и, словно потеряв нить жизни, целый день лежала, глядя в потолок, или сидела у окна.
В другой комнате содержались замковые служанки, которые не могли не заметить подмены Жака Анной, а значит, были их соучастницами. Теперь Анне и Брунисенте прислуживали молчаливые и грубые старухи, которые приносили еду и одежду, убирали в комнате, и все это без единого слова.
Брунисента старалась не плакать, дабы не расстраивать и так винившую себя сверх меры Анну. Анна же, чувствуя состояние подруги, забавляла ее армейскими рассказами и песнями. Иногда Брунисенте удавалось проникнуться веселым духом вечно пьяных, вечно жаждущих любви рыцарей, которых повидала на войне Анна, и тогда она пела услышанные еще в детстве канцоны, аккомпанируя себе на лютне.
Но потом печаль снова наваливалась на нее с удвоенной силой, и Брунисента корчилась в постели, затыкая себе рот, чтобы не разрыдаться и не повредить Анне.
Анну обвиняли в том, что она надела мужскую одежду. Это уже тянуло на самое суровое наказание, которое только могли измыслить церковники, плюс присвоение себе имени брата, преступный сговор с прислугой замка с целью захватить не принадлежащее ей имущество и земли. Убийство брата и отца, чьи тела до сих пор никто не нашел и от которых не было ни слуху, ни духа. И главное – осквернение священного таинства брака путем вступления в оный с лицом своего же пола! А это, по меньшей мере, отлучение от церкви и смерть на костре.
