Амеротк кивнул.
– И ты не знаешь, почему хозяин так переменился?
– Сначала я думала, что все из-за смерти божественного фараона, но он со мной не разговаривал. Он ни с кем не говорил. Пойдемте, я покажу вам.
Она провела его по дому, погруженному во тьму, затем они вышли во двор, где плескалась в фонтане вода, и тонкий аромат цветов освежал воздух. Они прошли по коридору. Провожатая с лампой в руках показывала дорогу, шаркая туфлями. Она казалась тенью, движущейся в озере света. Она остановилась у двери, и Амеротк увидел маленькую молельню: похожая была и в его доме. Внутри царило такое же запустение, как и повсюду в доме. Стены были расписаны изображениями Амона-Ра, принимающего поклонение своих жрецов. Рядом с ним бог Гор с головой сокола держал блюдо с подношениями. Дверцы священного ларца были раскрыты, и маленькая статуэтка в нем выглядела сиротливо. Внизу стоял поднос с дарами. Казалось, они лежали там не один день. Песок на полу, которым по сыпался пол, был истерт и взбит ногами. Курильница давным-давно остыла, и благовония в нем успели затвердеть и почернеть. На полу лежала расколотая ситула, где обычно хранилась священная вода для очищения. При других обстоятельствах, увидев такое запустение и разорение, Амеротк подумал бы, что молельня была кем-то осквернена. Теперь же, в дрожащем свете лампы, ему подумалось, что Аменхотеп либо отказался от своих богов, либо решил, что боги оставили его.
Старуха отошла к двери и стояла там, глядя в ночь. К ней подошел Амеротк.
– Аменхотеп ничего не сказал тебе?
– Ничего, господин, совсем ничего. Ел он мало, а вот вина пил много. Иногда он спал, а в другое время сидел в своей комнате и что-то бормотал себе под нос.
Амеротку вспомнилась отрубленная голова, присланная Рахимеру во время пира. Она была не выбрита, а щеки и подбородок покрыты щетиной. Аменхотеп не выполнял даже первейшие обязанности жреца: содержать себя в чистоте.
– Он прочитал послание?
– Прочитал, – голос женщины задрожал. – А потом я видела, как он бросил его в одну из горевших ламп. Днем он взял накидку, трость и ушел, не сказав ни слова.
– Проводишь меня в его комнату? – спросил Амеротк.
Она снова вернулась с ним в дом, и они поднялись на второй этаж. Покои Аменхотепа ужасали грязью и чудовищным зловонием, словно Аменхотеп не утруждал себя посещением отхожего места и мочился в углах. Две крысы, уютно устроившиеся на мягком стуле, поспешили прочь. Амеротк брезгливо скривился. Он подождал, пока женщина зажжет другие лампы. В лучшие времена Аменхотеп был не чужд роскоши. Изголовье кровати из сикомора украшала отделка золотом. На обивку многочисленных стульев и табуретов и без пошли дорогие ткани, а инкрустированы они были слоновой костью и черным деревом. Золотые и серебряные чаши теснились на столах и полках. Коврики из чистой шерсти устилали полы, стены были увешаны узорчатыми тканями. Амеротк открыл небольшой сундучок, который оказался полон бирюзы и драгоценных камней из рудников Синая. В другом хранились золотые и серебряные слитки, а также украшенные драгоценными камнями браслеты, обручи, нагрудные украшения и ожерелья.
