– Понимаю, ваша милость. В дальнейшем я приложу больше стараний.
Поул попытался улыбнуться, но от этого его лицо лишь сделалось еще мрачнее.
– Хорошо. Превосходно. Могу я спросить у вас, почему вы не напомнили мне о Книге Дней?
– Простите, но я думал, что у вас и так чересчур много забот в тяжелые времена, последовавшие за смертью примаса Нортема, и боялся обременять вас необязательными мелочами. И я не был уверен, что вы забыли. Вы могли прервать продолжение традиции и по какой-то другой причине.
– Понятно. Ну, теперь мы оба лучше понимаем, на чем стоим.
– Да, ваша милость.
– Хорошо. Благодарю вас.
Роун поклонился и вышел. Поул смотрел ему вслед, безмолвно кляня себя за запугивание Роуна; ведь священник не сделал-ничего, заслуживающего подобной немилости – Роун не был виноват в том, что, сам того не ведая, заменил Поула в качестве намеченного его предшественником кандидата в примасы Церкви. Знание об этом и толкнуло Поула на убийство Нортема. Поул повернулся к книге и извлек из кармана в мантии перо и бутылочку чернил. Осторожно отвинтив крышку бутылочки, он обмакнул перо и поднял его, готовясь писать.
Но у него не было слов. У него напрочь отсутствовали какие-либо благочестивые мысли, какие-либо откровения. Поул, примас Церкви Подлинного Бога, не мог добавить в Книгу Дней ничего подлинного.
Серефа наслаждался первым часом трудов, наполняя бочонки водой и привязывая их к спине приписанного к сторожевому посту осла. Утро выдалось жаркое, с поднимающимся от земли легким туманом и поющими вдоль ручья птицами. Прежде чем приняться за работу, он скинул одежду и искупался, а потому чувствовал себя освеженным и в ладу со всем миром.
Однако когда он поднял шестой бочонок, то смотрел уже куда менее оптимистично – на жизнь вообще и на работу на сторожевом посту в частности. Воображение начало рисовать ему картины того, как другие рыцари наслаждаются в Даависе приятным обществом, хорошим вином и удобной постелью по ночам. А он здесь не видел ничего, кроме пресной воды, попоны и трех рыцарей, от которых воняло еще хуже, чем от него. И это постоянное птичье пение начинало уже его раздражать.
Привязав шестой бочонок, Серефа быстро надел свои перепачканные кожаные бриджи и безрукавку. Начал было пристегивать поножи и нагрудник, но зной все нарастал, и он передумал. Засунув их между бочонками, рыцарь зашагал обратно к сторожевому посту, находящемуся всего в лиге от него – на вершине крутого холма. В желудке у него громко урчало, и он надеялся, что один из оставшихся в лагере дозорных уже развел костер для приготовления завтрака. Тут он обругал себя, так как позабыл, что в его обязанности нынешним утром входила и доставка дополнительного хвороста для костра. Он уже собирался повернуть обратно, когда заметил поднимающийся с вершины холма дым.
