«Бедняга», – подумал Матвей.
– Разумеется, сейчас в это трудно поверить, но это было так. В 28-м году я танцевала с Дзядеком! Ну – с Пилсудским, все его звали Дзядек, по-польски – дедушка, и честно признаться, он был прелесть! В конце зимы на балу в Вилянуве он сам пригласил меня, и вся Варшава смотрела на нас. Он, конечно, был реакционер, но тогда я этого не понимала. Я помню ту зиму, ту весну – вокруг только и разговоры про будущие выборы в сейм, а у меня голова шла кругом от поклонников и кавалеров. Из высшего общества, разумеется… Мой отец был… Впрочем, теперь это не так важно… – Она чопорно отхлебнула чай, вновь довольно покивала. – А потом я вышла замуж. Если честно признаться – не вышла, а убежала. Отец был против того, чтобы я выходила за небогатого и неродовитого студента. Да мало этого – еще и коммуниста! Скандал. Но я все-таки вышла замуж, потому что очень любила Збигнева. А потом мы оказались в Москве – Збигнев стал работать в Коминтерне. И все было чудесно. Родилась Басенька, потом – Янек. Мы жили… О, это был кусочек настоящего счастья… До мая 38-го года, до всей этой ужасной истории…
Она помолчала. Матвей слушал настороженно.
– Вы знаете? – вдруг строго спросила она.
– Нет, нет, ничего не знаю, – поспешил он ответить.
– В мае 38-го года Коминтерн распустил Коммунистическую партию Польши по ложному подозрению в измене ее руководства. Это был страшный удар… Ваш отвратительный маньяк Сталин нанес страшный удар польским патриотам… Впрочем, я не хочу об этом говорить, история уже осудила его. А мы со Збигневом и детьми вскоре оказались в Белоруссии. С сентября 39-го он работал в западных районах… А потом началась война. Збигнев сразу ушел в войска, мы с детьми должны были эвакуироваться, но не успели. С Басенькой и Янеком я убежала в деревню, к знакомым. Пришли немцы, но мы были там свои, нас, конечно, никто не выдал. И так – до апреля 42-го года… до второго апреля… Они согнали детей со всех окрестных сел, много-много ребят, они приходили в дома и выгоняли только детей, их было несколько сотен – и совсем малышей, и ребят постарше. Они повели их к реке, она называется Свольно. Снег еще не сошел, и на реке был лед, тонкий, весь в полыньях. Они сталкивали их в воду, а в тех, кто мог плыть, стреляли из автоматов. Многие матери бросились за детьми в воду, я бы тоже бросилась, но в толпе я потеряла Басеньку и Янека, я их вначале видела, Басенька держала Янека за руку и, как большая, гладила… вот так, по голове, – Ядвига Витольдовна провела рукой в полуметре от пола. – Басеньке было уже шесть, а Янеку – только четыре. А потом они пропали в этой толпе, я кричала, кричала, но вокруг все кричали, мы не знали, куда их ведут, мы думали, их будут угонять в Германию, а на Басеньке были тонкие осенние сапожки, я думала, ей будет холодно, а у Янека были такие маленькие валеночки… Они все утонули, уважаемый Матвей, только шапочки остались на воде и уплыли далеко-далеко… Я не знала, что в то время Збигнев был уже неживой… Потом меня угнали в Германию… Ну, я не хочу говорить об этом… И после, здесь, в России… нет, не хочу… А после войны я приехала туда, к Свольно. Я встретила многих своих соседок, у них тоже не было деток. И мы решили отмечать их память. К каждой годовщине мы шьем для них платьица, рубашечки и второго апреля опускаем туда, в реку… Каждый год я ездила туда, а теперь вот уже три года ездить не могу. Но я посылаю все, что шью, по почте моей дорогой соседке Люции Казимировне. У нее было трое деток – Марысе было уже двенадцать, она была красивая серьезная девочка с большой косой, Витеку было восемь, и он очень мило дружил с Басенькой, мы с Люцией Казимировной даже шутили, что поженим их когда-нибудь, а Збышеку было только пять, он был ужасно смешливый, я с утра до вечера слышала его смех… Вот сейчас закончу распашонку для Янека, она простая, но теплая. А потом я придумала: я по телевизору видела, как танцевали девочки из школьного ансамбля, а у них были чудесные платьица, очень нарядные – здесь оборочки, здесь маленький вырез и такие пышные рукавчики. Я все хорошо разглядела и теперь сошью такое Басеньке… Пейте чай, уважаемый Матвей, – она указала на варенье. – Пожалуйста, не обижайте меня.
