Эскимо с Хоккайдо | страница 39
Бар оказался миниатюрной копией западно-американских стрип-баров – таких за восьмидесятые развелось в Токио видимо-невидимо. Сцена, устланная псевдомраморной плиткой, вертикальный шест вынесен в зал. Свет прожекторов, громкая плохая музыка. Что здесь делать крупнейшей звезде японского рока, да и любому парню моложе сорока?
Или Ёси искал общества мужчин, годившихся ему в отцы? Его отец-американец завоевал сердце матери Ёси, а потом был отправлен во Вьетнам с билетом в один конец, когда мальчику исполнилось всего два года. Такую версию Ёси скармливал журналистам, и никто не обращал внимания на простой факт: к предполагаемому моменту гибели отца война во Вьетнаме давно закончилась. Судя по рассказам Ёси, единственной ниточкой, связующей его с отцом, были музыкальные записи. Его отец состоял в нескольких меломанских клубах и еще долго после его исчезновения в дом еженедельно поступали новые пластинки. Маленький Ёси слушал их по много раз, словно отец посылал ему тайную весть из далекой страны. Ёси почти сравнялось одиннадцать, когда он осознал наконец, что пластинки приходят не от отца, но это открытие не излечило его от любви к музыке.
Однако трогательную версию о поисках отца я вычеркнул из списка возможных причин, приведших Ёси в притон. Здесь имелась другая приманка, не столь романтическая и вполне общедоступная – стриптизерши.
Ёси строго соблюдал рок-н-рольный кодекс, а потому должен был встречаться с актрисой, фотомоделью или стриптизершей. Вернее, танцовщицей. Ныне всякий специалист по этикету зовется гуру, глава каждой компании – провидец, веб-дизайнеры сделались художниками, а составители рекламы – писателями. Так что и стриптизерша вправе именовать себя танцовщицей.
Я попивал скотч, наблюдая, как женщина на сцене принимает неестественные позы во вспышках прожекторов, которые тщетно пытались поспеть за осовремененным перепевом «Я выживу»[55] Глории Гейнор. Ничего принципиально нового в песне не появилось: убрали клавишные, ускорили ритм, добавили техно-того и драм-н-бассового сего. Нетронутым выжил только вокал, и это, надо полагать, доказывало, что Глория была права.