Саксонцы, по требованию Густава, были отделены от шведов широким промежутком, вполне оправданным исходом сражения. Боевую диспозицию составил сам курфюрст вместе со своим фельдмаршалом; король удовлетворился согласием на неё. Он как будто тщательно старался обособить шведскую доблесть от саксонской, и счастье не смешало их.
К вечеру неприятельские войска растянулись на западных высотах необозримой линией; их было вполне достаточно для того, чтобы окружить шведскую армию; пехота разделена была на большие батальоны, конница — на столь же большие, неповоротливые эскадроны. Орудия неприятельского войска были расположены за ним на высотах; таким образом, оно было выстроено под своими же снарядами, перелетавшими через него. Из такого положения артиллерии, — если вообще можно доверять этому сообщению, — явствовало, что Тилли скорее намерен дожидаться врага, нежели наступать, ибо расположение императорских войск не давало им возможности ворваться в ряды неприятеля, не становясь вместе с тем жертвой своих собственных пушек. Тилли командовал центром, Паппенгейм — левым флангом, граф фон Фюрстенберг — правым. Численность всех войск императора и лиги не превышала в этот день тридцати четырёх — тридцати пяти тысяч человек; приблизительно столько же человек насчитывалось и в соединённой шведско-саксонской армии.
Но если бы их стояли друг против друга миллионы, этот день не мог бы быть более кровавым, более значительным, более решающим. Ради этого дня Густав-Адольф переправился через Балтийское море и, подвергаясь опасностям в далёкой стране, вручил изменчивому счастью свою жизнь и свою державу. Два величайших полководца своего времени, оба до сих пор непобедимые, подвергались последнему испытанию в сражении, которого так долго избегали; один из них неминуемо должен был расстаться на поле брани со своей славой. В страхе и трепете ждут обе половины Германии наступления рокового дня; с содроганием ждёт весь мир его исхода, и отдалённое потомство будет его благословлять — или проклинать.
Решимость, никогда не оставлявшая графа Тилли, покинула его в этот день. У него не было ни твёрдого решения вступить в бой с королём, ни непоколебимой решимости избегнуть сражения. Паппенгейм увлёк его против его воли. Неведомые до сих пор сомнения бушевали в его груди, чёрное предчувствие омрачало его обычно ясное чело. Словно дух Магдебурга витал над ним.
Двухчасовая канонада открыла сражение. Со свежевспаханных пересохших полей западный ветер гнал в лицо шведам густые облака пыли и порохового дыма. Это заставило короля незаметно передвинуться к северу, и быстрота, с которой этот маневр был произведён, не дала неприятелю помешать ему.
