Уже слышен звон стад, а Гордубал все еще сидит на поросшей тимьяном меже, держит букетик ягод в руке и глядит вниз на новую красную крышу. Двор виден как на ладони. Взять бы Гафью сюда и показать ей - гляди, Гафья, чем не игрушка?
На двор выходит крохотная светлая фигурка и останавливается. А вон из конюшни появляется другая фигурка темная, идет к первой и становится рядом. Они не двигаются, как игрушечные. Муравьи - те шевелили бы усиками, бегали бы взад и вперед, а люди чудные, стоят рядом - и ничего больше. "Зачем знать?" - думает Гордубал. Но странно, почему они так долго, так неподвижно сгоят?! Даже страшно делается - стоят и не шелохнутся.
Где же, Юрай, мир, что ты нес с гор? Где то бремя, что гнетет тебя? Многое ты взял оттуда и много в том печали. Раскинул руки и несешь теперь свой крест. А те двое внизу стоят и стоят. Ах, господи, хоть бы уж тронулись с места! Вот наконец светлая фигура сорвалась и исчезла. А черная все стоит, не движется... Ну вот, слава богу, и ее уже нет.
С букетиком ягод возвращается домой Гордубал.
Только ягод букетик принес, да и те забыл во дворе.
И опять все четверо сидят за столом. "Я видел серну, Гафья", - хочется сказать Гордубалу, но не выговорить этих простых слов, застревают они в горле, точно большие куски.
Полана не ест, бледна, словно вырезанная из кости. Штепан насупился над тарелкой, мнет пальцами хлеб и вдруг, бросив нож, убегает, точно подавился.
- Что с дядей Штепаном? - вздыхает Гафья.
Полана ни слова. Молча она убирает со стола, посинела вся, дрожь никак не унять.
А Гордубал уходит к коровам. Лыска поворачивает к нему голову, звенит цепью. Что, хозяин? Почему ты так тяжело дышишь? Эх, Лыска, зачем тебе знать? Тяжко, тяжко все это, хуже, чем цепь. Там, в горах, звякали бы мы с тобой колокольцами, ты да я, - много там места, и богу его хватает.
А среди людей тесно. Двое-трое сойдутся, и такая теснота! Что, не слыхать разве, как звенят наши цепи?..
XI
Напился Манья в ту ночь, нажрался как свинья.
Не в Кривой, а у корчмаря еврея в Толчемеши. Подрался с парнями, говорят, до поножовщины дело дошло. Кто знает? Но к утру вернулся опухший, избитый, отсыпается теперь в конюшне. "Надо бы коней напоить, - думает Юрай, - да не буду я в твои дела мешаться. Нельзя с конями разговаривать. Ну и ладно, смотри за ними сам".
Полана - тень-тенью, глаза бы на нее не глядели.
"Ох, и дела! - хмурился Гордубал. - Что делать?" И душно, душно, как перед грозой, мухи кусаются, не дают покоя. Ох, какой нехороший день! Юрай бредет в сад за амбаром. Да и здесь ему не по себе. Ну, что тут делать? Одна крапива, а сколько черепков, - не оберешься, - и мусора, мусора... Полану не видать, притаилась где-то в клети... Прости тебя бог, Полана, не понимаешь ты, как тяжко мне здесь...
