Дров ты уже напилил, наколол, забор починил, еще кое-что смастерил из досок, а теперь бездельничаешь, как старый Кирилл, что трясет бородой там, на дворе, у Михала Герпака. А соседки судачат - хорош хозяин, руки в карманы да зевает во весь рот.
Гляди, пожалуй, челюсть вывихнешь!
Внизу, в лугах, Манья. Ну и что?, "Нельзя с конями разговаривать" - и все. Торчи себе там один, на что мне твоя степь. Ишь ты, батрак, явился бог весть откуда и учит еще: "Вы бы то-то и то-то сделали, хозяин". Не твое дело мне указывать. Однако ж, ежели что из дерева сработать надо, я сделаю...
Раньше лес рубили, а теперь, говорят, и на дерево спросу нет. Лес на корню гниет, а лесопилки стоят.
Господи, одно осталось - коров пасти! Не двух - люди бы засмеяли, - а дюжину. Погнать бы их на Воловий Горб, да топор захватить - от медведей, И никто не скажет - не разговаривай с коровами.
На скотину покрикивать надо.
Но Полана и слышать не хочет, - за корову, мол, мясник восемь сотенных даст, да и то из одолжения.
Ну, что мясник, мясник! Выхаживать скотину и для себя можно. Но коли не хочешь, ладно. А на лужки в равнине деньги тратить не стану!
Или запрячь коров в телегу - и в поле снопы возить. Шагаешь, шагаешь, рука на ярме - пошевеливайся, эй-эй! Торопиться некуда - идешь в ногу с коровами. Даже в Америке не научился Гордубал ходить иначе. Как нагрузишь телегу снопами, колеса придержишь за спицы и чувствуешь, будто весь воз в твоих руках. Тогда, слава богу, понятно, на что тебе руки даны. Вот это, Полана, мужская работа.
Ах, смилуйся, боже, какое безделье, зря пропадают руки! Да какие руки - крепкие, молодецкие, американские.
Тебе-то что, Полана, - у тебя все кипит, дела всегда хватает, тут - куры, там - свиньи, еще в кладовку поспеть надо. А мужчине срам стоять у забора!
Хоть бы сказал ты: "Юрай, сделай то и это". А ты носишься стрелой, словом с тобой перекинуться не успеешь. Я мог бы тебе про Америку рассказать.
Там, Полана, парню можно и подметать, и посуду мыть, и пол скрести, и ему не стыдно. Хорошо живется бабам в Америке. Ты вот хмуришься, чуть я возьму что-нибудь в руки, мол не годится это, люди смеяться будут. Ну что ж, пускай смеются, дураки. Пойду в конюшню - лошадей накормить, напоить дуется Штепан. Нельзя, видишь ли, с конями разговаривать. Он все знает! Ходит злющий, того и гляди сожрет меня глазищами. С хозяйкой словом не обмолвится, отвечает нехотя, знай глазами зыркает. Злится, лицо пожелтело от злости, сам себя точит... И Полана его боится, говорит: "Сходи, Гафья, скажи Штепану, чтобы сделал то-то и то-то, спроси Штепана о том о сем". Гафья не робеет.
