– Товарищ Межов, произойдет беда, учтите, авторитетно предупреждаю! – крикнул Башмаков вдогонку. – Соблюдение порядка…
Ручьев, смеясь, захлопнул за собой дверь.
– Вот его порядок, гляди, – сказал он Межову, ткнув пальцем в сторону комбинатского сквера, примыкающего к производственной территории.
Межов остановился, разглядывая входную арку с лозунгами и призывами, прочитал: «ОТДЫХАТЬ ОТДЫХАЙ, А О ТРУДЕ НЕ ЗАБЫВАЙ!» «Алкоголь – пережиток прошлого». «Я собрал металлолом и купил за это дом». «БУДЬ КУЛЬТУРНЫМ, НЕ ВАЛЯЙСЯ ПО КУСТАМ И ГАЗОНАМ!» «На сберкнижке накопил – поросеночка купил». «НЕ ИГРАЙТЕ С ОГНЕМ, ОГОНЬ – ПРИЗНАК ПОЖАРА».
– Его творчество?
– Да, личный вклад товарища Гидалия Диевича Башмакова в культуру. Все написанное по стенам, арке или скамьям он называет «стационарной агитацией», а таблички, плакаты и лозунги, которые можно снять, – «транзитной».
– Надо посмотреть поближе.
Они прошли в сквер, тенистый, с ровными рядами цветущих медовых лип и белоствольных берез, со скамьями вдоль дорожек и цветочной клумбой, с подстриженными кустами шиповника вдоль забора. Сквер хороший, ухоженный, но испорчен и здесь пошлыми табличками и надписями: «ЛЮБОВЬ – ДЕЛО ОБЩЕСТВЕННОЕ», «На деревья не влезать!», «Целуйся при наличии сердечного чувства. Не давай поцелуя без горячей любви»…
– Что же ты до сих пор молчал? – упрекнул Межов.
– Я думал, ты знаешь. В районке весной фельетон был, да Башмаков не понял их иронии, оставил без последствий.
– Вмешался бы. Дело-то больше молодежное. Или после женитьбы в сквер уже не заглядываешь?
– Собирался, да то посевная, то заключительные занятия в комсомольской сети, то еще чего. Вот теперь надо браться с другой стороны – как директору.
– И не мешкая.– Сквер-то ведь уютный, чистый.
– Это трудами Fнтиповны и Михеича, здешних вахтеров. Подметают, поливают, белят, красят… Добрые старики.
– На комбинате много хороших работников. Развяжи им руки, не сковывай инициал-иву, и дело пойдет. Вон они как радостно тебя встретили. Будто долгожданный большой праздник.
– Это они увольнению Башмакова радовались, а не моему назначению.
– Ладно, не скромничай. Пошли обедать,
– Идем.
В тот же день Ручьев с секретаршей Дусей снял в сквере все нелепые таблички и бестолковые призывы «транзитной агитации», а «стационарную» мазню оставил до завтра. Надо закрашивать или соскабливать, а времени уже не было, он допоздна проходил с Башмаковым по цехам, занимаясь приемо-сдаточными делами, и освободился только к восьми вечера. Он бы и «транзитную» не успел убрать, если бы не помощь секретарши Дуси, которая не ушла после рабочего дня. Как и многие девчонки, она была тайно влюблена в своего комсомольского секретаря и теперь чувствовала себя самой счастливой. Отныне она каждый день будет видеть его, сидеть у его двери в приемной, знать, чем он занят, помогать ему, оберегать от назойливых посетителей.
